Константин повернулась к ней и испугалась, увидев ее в очень фривольной ночной сорочке с оборками. Она мгновенно все поняла.
–
– В чем дело? – спросила девочка, изящно положив пальчик на губы. – У тебя же нет ничего дурного на уме, не так ли?
Константин рванула замки, но они не поддались. Обманутая и разгневанная за то, что позволила девчонке большими глазами и невинностью завлечь ее в ловушку, она оперлась на дверь и тяжело вздохнула. Это не помогло.
– Ладно. Что тебе нужно?
– А что у тебя есть? – весело спросила девочка.
– Почти ничего, и все очень нужно самой.
– А тебе нужно, чтобы все знали, что ты педофил? – Девочка захихикала. – Любишь деток?
– Это все записывается, – ответила Константин, надеясь, что так оно и есть, – так что будут доказательства.
– Ничего это не докажет, – сказала девочка, широко улыбаясь. – Моя запись будет таким же доказательством, как и твоя. – Она подняла колени, обхватила их руками и взялась за пальцы ног: очаровательное дитя. Константин хотелось плакать и смеяться. – Конечно, может быть, ты человек широких взглядов. Может, ты думаешь, что если здесь в принципе не может существовать педофилии, а ее здесь не существует, то и нечаянных мыслей не бывает, а в них можно размышлять о чем угодно, даже если представляешь себя жалким неудачником, что в значительной степени правда.
Константин села, расслабившись.
– Я могла бы быть чудесным ребенком, – сказала девочка. – А могла бы быть полицейским, замаскированным под лакомый кусочек.
– Если ты полицейский, скажи номер значка, – оживилась Константин.
– Могу сказать, но если это окажется фальшивка, тебе нечего будет делать, – ответила девочка. – Ты не можешь судить меня за недобросовестность в работе или за то, что я плохо играю. А ты читала…
– Читала, читала миллион раз. – Константин резко провела по волосам. – Просто
Лицо ребенка было почти блаженным от счастья. Константин представила, что произойдет с девочкой, если кулак все-таки опустить. Кровь? Или кулак остановится в сантиметре от лица девочки, наткнувшись на невидимый щит, и вместо крови будет жуткая боль, которая пойдет по ее руке и плечу, а девочка скажет что-нибудь вроде:
Но если не будет ни щита, ни обмана, что, если ее удар тряханет девочку, и что, если она окажется настоящим ребенком? Это вполне возможно. Может, не совсем так, как она сказала, не насильно засунутой в костюм, а постарше, начала переходного периода, скажем вышедшей потратить лишнюю энергию на подобные развлечения?
К тому же хочет ли она увидеть последствия сильного удара на детском личике, тем более сильного удара, как она решила? Даже если он и
Константин отпустила девочку и опустила кулак.
– Выпусти меня, – вяло сказала она. Улыбка дрогнула. Девочка ничего не ответила.
– Пожалуйста. – Константин не понравилась просительная интонация в голосе.
Девочка вытянула руку ладошкой вверх.
– У меня нет ничего интересного, – повторила Константин.
Улыбка девочки приобрела презрительный оттенок; она дважды быстро щелкнула пальцами и подергала рукой ладонью кверху.
Константин пожала плечами и села на кровать, опершись на локти, устраиваясь поудобнее:
– Я уже сказала: у меня нет ничего интересного. И если ты собираешься потратить все свое оплаченное время на вымогательство того, чего у меня нет, мне все равно. Я здесь на чужие деньги, поэтому мне часы не требуются.
– Ага, – сказала девочка, но Константин уже не услышала былой уверенности в ее голосе.
– Вот единственное, о чем здесь
Девочка хотела посмотреть на нее сверху. Константин засмеялась ей в лицо и легла на постель, подложив руки под голову, стараясь выглядеть беззаботней, чем она себя ощущала.
Ее живот был напряжен, она ждала, что девочка ударит ее или прыгнет на нее. Но ничего не происходило почти полминуты. Когда она снова села, девочки не было, а дверь была широко распахнута.
Может, удовлетворенно подумала Константин, ей начать играть в покер.