Чай с лимоном

Восемь девятьсот шестнадцать… Я набрал его быстро и легко. Парадокс заключался в том, что даже номера лучших друзей я на память не знал, поскольку они всегда были в «избранных», а вот записать тёщу в телефон я не решался, так как «Тёща» — звучало грубо и могло вызвать скандал с Аней, а «Ольга Александровна» — выглядело чересчур официально и раздражало меня самого.

— Аппарат абонента временно заблокирован, — отчитался механический голос в трубке.

— Ну вот, здрасьте! — протянул я, поскольку таких случаев в моей практике с тёщей еще не было.

От безнадежности ситуации, а также в силу одолевавшего меня чувства голода я заехал в «Макдональдс» и съел чизбургер с картошкой. Солнце по-прежнему светило тёплыми лучами, лёгкий ветерок теребил почерневшие от автомобильного смога листочки московских тополей. Сквозь чистое окно «Макдака», как мы по-свойски называли его с друзьями, я смотрел на припаркованный старый убогий «Форд», явно немытый много месяцев подряд. Его ржавый вид вызывал жалость. В рядах дорогих столичных иномарок он сильно выделялся, вызывая раздражение окружающих.

Допив «Колу» и умыв в туалете всё ещё припухшее лицо, я принял решение съездить на мойку. Нельзя сказать, что я был сильно чистоплотен, но позволить себе ездить на столь грязном автомобиле по тёплой осенней Москве я точно не мог!

— Триста двадцать рублей без ковриков, — на плохом русском произнёс темноволосый мужчина с большим золотым перстнем на пальце. — За коврики ещё пятьдесят.

— Давайте с ковриками, — решил я, — и мусор весь выгребите, пожалуйста.

Примерно через двадцать минут я снова сидел в кресле «Форда», глядя на окружающее меня пространство сквозь более-менее чистое стекло. В салоне по-прежнему пахло старьём и затхлостью, хоть и было гораздо чище. Я пересчитал остаток денег. В кармане оставалось сто двадцать рублей и какие-то копейки.

Солнце всё также освещало город яркими лучами, воскресные улицы были ещё более пустыми, чем в субботу. Дворников во дворах не было, автомобильных пробок — тоже. По широким тротуарам гуляли женщины с детьми, иногда — с мужьями, кто-то — с собакой, периодически на полупустых остановках можно было встретить греющихся на солнце бомжей, на центральных улицах — поливальные машины.

Не прошло и двадцати минут, как я снова заруливал в арку собственного дома. Лучшего варианта, чем просто отлежаться до вечера, обмысливая случившееся и ожидая звонка Романа, я не нашёл. Бросив автомобиль на том же месте, где обнаружил его несколькими часами ранее, я закрыл дверь ключом и вошёл в подъезд.

— Лёша! — неожиданно окликнул меня престарелый женский голос. Я замер и обернулся.

Подъездная консьержка, Алевтина Михайловна — женщина лет шестидесяти, в широком хлопчатобумажном цветастом халате и тапочках, с завитыми, по всей видимости бигудями, кудрявыми волосами, с толстой замызганной книжкой Улицкой в руках — смотрела на меня из-под низко опущенных на нос очков слегка испуганным взглядом.

— Добрый день, Алевтина Михайловна, — спокойно сказал я. — Что, Анюта забыла отдать за сентябрь? — Я хорошо знал, что Алевтина Михайловна выходит из своей застеклённой, пропахшей едой и собачатиной будки только для того, чтобы собрать деньги за собственную работу с должников. Вопросами всех коммунальных платежей в нашей семье занималась Анюта.

Алевтина Михайловна по-прежнему смотрела на меня холодным непонимающим взглядом.

— Нет, Лёшенька, — сказала она, поправив спадающие очки и подойдя ближе, — ты мне денюжки за июнь ещё не отдал, хотя обещал. — На её лице засветилась довольная ухмылка. — Ты мальчик хороший, отдашь, я подожду. — Она сделала ещё один шаг мне навстречу. — К тебе тут ребята какие-то приезжали час назад…

— Какие ребята? — переспросил я, поскольку абсолютно точно никого в воскресенье не ждал.

— Не знаю, какие. Они тебя спрашивали. Семь человек. Я точно посчитала. — Алевтина Михайловна снова заволновалась.

— Точно меня? — перебил я её.

— Да кого ж ещё? Ты же знаешь, у нас в подъезде кроме тебя и Людкиного Лёшки нет больше никого. Да и квартиру они твою точно назвали. Спрашивали, куда уехал, когда вернёшься… Странные какие-то ребята… — Она сделала паузу.

— Что-то передали мне? — Я перебирал в голове всех знакомых, пытаясь понять, кто же мог ко мне заявиться.

— Нет, Лёшенька, ничего не сказали. Я лишь слышала, как один из них, самый здоровый, говорил другому, такому лысому, что вернутся вечером. А больше ничего. Хлопнули дверью и ушли. — Она снова прервалась, словно вспоминая о произошедшем в очередной раз. — Наследили только…

— Ясно, — протянул я, — значит, вечером?

— Лёшенька, страшные ребята какие! С палками все, двое лысых, один с лицом опухшим, алкаш какой-то. Может, мне милицию вызвать? — почти шёпотом сказала Алевтина Михайловна, словно её подслушивали.

— Да что вы! Не надо! Не беспокойтесь! — ответил я и быстрыми шагами направился к лифту.

— А денюжки-то когда отдашь? — противным голосом закричала консьержка, когда я уже стоял в кабине лифта.

— Скоро, Алевтина Михайловна, скоро! — громко ответил я. Двери лифта закрылись сухим лязгом.