Чай со вкусом меланхолии

Не те, кем хотим казаться?

***

В черно-белом мире

бесконечное множество оттенков серого,

Но все они воспринимаются как одно

постоянное и неменяющееся настроение,

Как одна назойливо звучащая нота,

Которую слышно

То громче, то тише.

Здесь ни от чего не отвлекает,

не подчёркивает никакие нюансы цвет,

Поскольку его, в общем-то, нет.

Просто что-то темней, а что-то светлей –

Как в двоичной системе:

дело только в количестве единиц и нулей

И в том, как они будут

Располагаться относительно друг друга.

Зато всё предельно просто, открыто и понятно –

Только «да» и «нет».

Никаких «не знаю», «может быть», «вероятно».

Для целенаправленного потока информации –

конкретные каналы связи.

И полное отсутствие простора

(и даже возможности) для полёта фантазии.

Однако, это довольно утомительно и тоскливо –

Жить исключительно между светом и темнотой и не знать,

что существуют краски, их оттенки, переливы;

Ходить лишь по прямой,

не делая никаких зигзагов;

Ставить только точки, избегая вопросительных

и восклицательных знаков.

В чёрно-белом мире всё просто невыносимо…

правильно…

***

Холодное солнце осеннее,

Ноябрьский день зябок и зыбок.

Угадываю настроение

Методом проб и ошибок.

На мокром асфальте сединками,

Озябшая ночь расписалась,

И лужи хрустящими льдинками

Навязчиво давят на жалость.

Затерянные отражения

В упрямом и непримиримом

Морозном воды недвижении

Становятся уязвимы.

И первый ледок расставания –

Прозрачный и ненадежный -

Крепчает, рождая желание

Быть жестче и осторожней.

Бабочка

Я рисую бабочку. Карандашом сначала.

Не заморачиваюсь – вид, подвид.

Точками пропорции намечаю,

Соединяю точки.

Бабочка спит.

Придумываю узор. Прочерчиваю чётче линии.

И хоть работы сделана только треть,

Бабочка расправляет крылья -

Готова лететь.

Смешиваю краски – холодные, теплые -

Экспериментирую, меняя состав.

Кисточкой закрашиваю, обвожу контур.

Красота!

Последние штрихи добавляю, с улыбкой

Усы по-гусарски ей закрутив.

И бабочка получается весьма прыткой -

Она летит.

Буйство раскраски крыльев сопоставимо

С попугаями на тропических островах.

Бабочка удивительна. Бабочка игрива.

Она жива!

***

Как опытнейший каллиграф,

Украсив вензелями лист

Себя желаешь убедить, что лист тот чист.

Ни в чем себе не отказав,

Исполнив свой любой каприз,

Ты вроде бы бежишь наверх, но смотришь вниз.

Ступень, ступень, ещё ступень…

И вдруг теряет твердость шаг,

И, заблудившись в чувствах, мечется душа.

Опять накатывает лень,

А ты рисуешь букву «ша»,

Не осознав, что не нашёл карандаша.

За темной сеткой из штрихов

Растерянность едва видна,

И свет, мерцая, чуть не достает до дна.

Зависнув в пелене стихов,

Загадочные письмена

Скрывают главное из тысяч слов – цена.

***

Ветер северный

режет мне когтем кошачьим лицо,

Заставляя неметь и сжиматься

в предчувствии жёстких последствий.

Я, промёрзнув насквозь, начинаю ему

подпевать в унисон,

Ощущая, как лёд образуется около сердца.

Проскользив декабрём

в злую темень полярных ночей,

Ухнув в минус морозный, зима, закаляя

из хрупкости твёрдость,

Понавесила всюду замков,

не оставив к ним даже ключей,

Не давая возможности спрятаться,

чтоб не замёрзнуть.

Ветер северный в вены искрящийся иней надул.

Кровь густеет и вязнет, теряя тепло,

становясь нетекучей.

Я замёрзла, застыла, забыла, куда я иду.

Ветер северный…

северный…

северный…

Резкий и жгучий.

***

Я придумаю новую жизнь.

Жизнь с нуля – фанфики не прокатят.

Упакую её в тиражи

Или фильм запущу в прокате.

В жизни будет присутствовать драма

(всё своё – строго эксклюзивно).

Героиня – с изюминкой дама,

И герой – не вполне позитивный.

Нить событий переплету,

И интриги добавить надо,

Чтоб не понял никто, где тут

Правда жизни, а где неправда.

Всё по-честному: жизнь – борьба

(никуда тут от штампов не деться).

Это срабатывает всегда:

Сносит мозг и сжимает сердце.

Заживет своей жизнью жизнь,

Автор станет ей больше не нужен.

И, держи её, не держи,

Она все равно рвется наружу.

В ней пульсирует сердце свое,

В ней азарт, задающий движенье,

То, что делает жизнью её:

Свои взлеты, удачи, крушенья.

Жизнь проходит все виражи,

Обретая твердость и силу.

Жизнь живет.

Жизнь бежит.

Жизнь кружит…

Я её уже отпустила.

***

На ломаных линиях улиц

Опять кто-то ходит отчаянно хмурясь

И ждёт что тот, кто остался,

Найдёт, позовёт, не даст потеряться.

Улиц углы становятся всё острее,

Задевают, ранят, отнимают время,

Замыкают дворы

И меняют правила игры.

Никто никого не зовёт, не ищет –

Тот, кто остался, сидит в жилище.

Он опытнее, он знает, что бывает

С теми, кто уходит –

Они не умеют пользоваться свободой;

Они всегда возвращаются сами,

Когда от самостоятельности своей устанут.

Они возвращаются уже другими,

Хотя откликаются на то же имя.

Они не стали теми, кем хотели стать.

Они всё помнят, но не хотят вспоминать.

***

Десять тысяч шагов – ежедневная норма.

Десять тысяч причин, чтобы их не пройти.

Мы без устали ищем лазейку упорно

Между тем, что нам надо и что мы хотим.

И живём по стандартным готовым шаблонам,

Убеждая себя, что так лучше для всех.

Разделив мир на зоны, соблюдая законы,

Мы, как дети, наивнейше верим в успех.

А в итоге не там мы опять и не с теми,

И совсем разучились хоть что-то решать.

Возвращаемся к вечной волнующей теме:

Увильнуть?

Улизнуть?

Или всё ж сделать шаг?