Чай всегда в четыре

Я повесила трубку и вышла в гостиную. На папе была пижама. В полосочку. Никогда ещё не видела, чтобы папа сидел в гостиной в пижаме в полосочку.

Он сказал:

– Надя, не беспокойся о черепашатах.

Я объяснила:

– Понимаешь, когда они разбросаны по берегу, их очень легко заметить. Птицы их съедят.

– Всех не съедят.

– А которых не съедят, те заблудятся.

– Но ведь прилив вернётся и унесёт все водоросли – вместе с черепашками – обратно в океан. – Папа улыбнулся. – Что выносит на берег, то уносит обратно. Это не философское изречение, Надя, это просто факт.

– Они заблудятся в океане.

– Заблудятся? Океан – их родной дом.

– Они заблудятся в океане, – повторила я.

– Надя, как такое может быть?

– Чтобы понять, как такое может быть, нужно хорошо понимать черепах.

– Вряд ли я их хорошо понимаю.

– Вот я и сказала дедушке, что поговорю с тобой.

Папа сидел на диване; в этой своей пижаме в полосочку он выглядел тут как инородное тело. Он кивнул – медленно, вдумчиво, – и я поняла, что он будет слушать внимательно и что я сумею ему всё объяснить.

– Всё начинается, – сказала я, – в тот самый миг, когда черепашата вылупляются и чешут по песку к свету на горизонте. Как только они добираются до воды, ими овладевает плавательный инстинкт. Они ничего не едят – они только плывут и плывут, как безумные, пока не доплывут до Саргассова моря. Там они останавливаются, и тогда-то Мать-Природа выключает механизм «плыви-как-безумный» и включает механизм «ешь-и-расти». И следующие пять-десять лет они торчат в Саргассовом море и питаются мелкими морскими обитателями, которые живут в слое саргассовых водорослей. Сегодня, когда ветер вынес эти водоросли на берег и разбросал, в них наверняка множество черепашек – ещё юных. Они считают эти водоросли своим домом, и вот вместе с этими домами их и выкинуло на берег.

Я сделала паузу и пристально посмотрела на папу, а он пристально посмотрел на меня.

– Ты слушаешь? – спросила я.

Папа кивнул. Тогда я продолжила:

– И вот тут начинается трагическая часть. Даже если прилив действительно смоет их обратно в воду, они не смогут попасть домой, потому что, когда механизм «плыви-как-безумный» отключается – он отключается навсегда. У черепах нет ни аварийного энергоблока, ни предохранителя, который можно было бы экстренно включить. И вот они снова в воде, но на этот раз без механизма, который заставлял их плыть на восток. Вот почему они заблудятся и потеряются. Они проголодаются, у них разыграется аппетит, но они будут находиться не там, где могли бы утолить голод, и не будут знать, как туда попасть, потому что не умеют заново заводить свои внутренние часы. Они не найдут свой дом. Не найдут пищу. Они ослабнут от истощения, и их съедят.

Мой отец ни разу не посмотрел на часы – ни на свои наручные, ни на те, что стояли на столике у дивана. В нём включился механизм «слушай-и-запоминай», и его внутренние часы неустанно тикали. Я изучала своего отца, сидевшего в голубой полосатой пижаме на светло-сером диване. В нашей жизни разыгрался шторм, который поднял папу, закружил и перенёс куда-то в незнакомое место. И меня тоже. Меня тоже подняло, закружило и швырнуло неизвестно куда. Меня тоже выбросило на берег. И кто-то должен был переместить нас в безопасное место.

– Когда дедушка говорит, что мы соберём черепах, он имеет в виду, что мы их всех-всех отыщем и сложим в вёдра. А потом отвезём в «Морской мир». Когда шторм утихнет, их повезут за пятьдесят миль от берега, в Саргассово море.

Папа улыбнулся:

– Подвезут.

Джинджер потёрлась о мои коленки. Я в ответ её погладила.

– Да, – сказала я, – подбросят.

Не сказав больше ни слова, мы пошли каждый в свою комнату, папа и я, – одеваться. Пока мы бежали к машине, дождь хлестал как сумасшедший, а ветер дул так, что от зонтиков не было никакого прока – их выворачивало наизнанку. Я открыла заднюю дверцу для Джинджер, и она запрыгнула на сиденье. Мы с папой даже за эту короткую пробежку успели вымокнуть до нитки, а Джинджер расположилась на заднем сиденье, вывалив язык и тяжело дыша, и пахла мокрой собакой, каковой она, в сущности, и являлась.

Дождь барабанил по машине, дворники метались туда-сюда, но не справлялись с потоками на ветровом стекле. На дороге перед нами было всего несколько автомобилей, ни один из них мы не стали обгонять – не только потому, что опасно, но и потому, что красные огоньки их задних габаритных фонарей служили нам ориентиром. Встречные машины обдавали нас водой выше капота. Папины руки крепко стискивали руль.

Эти северо-восточные шквальные ветры приносят с собой ливни, которые тянутся на много миль, с краткими просветами. В одном таком просвете папа чуть отклонился назад и спросил:

– А что делают черепахи, когда проведут свои пять-десять лет в Саргассовом море?

– Плывут на Азоры и какое-то время питаются донными организмами.

– А потом?