Чайка

Кате хотелось крепко расцеловать ее, но она сдержалась. Стараясь придать голосу строгость, сказала:

— Если до конца уборки не случится у тебя таких промахов, совсем выговора не будет, а случится, то уж не обижайся, Женя.

Она оглянулась на Танечку.

— Все с этим вопросом?

— Все, — поколебавшись, ответила та.

— Тогда поцелуйтесь, морды противные. Два месяца дуются.

Девушки со смехом потащили Женю и Танечку друг к дружке. Рассмеявшись, они обнялись.

Со стороны льняного поля налетел ветер и, прохладной волной пробежав по лужку, зашуршал в пшенице.

— Вот и у нас близенько к Днепру такой же ветер! — воскликнула Женя. Она взволнованно повела взглядом. — Коли б все, що полюбила тут, с чем душой породнилась, взять бы все — и Катю и вас всех — да в мое село ридное. Вот так бы взять… — Она широко раскинула руки: сцепив их, прижала к груди. — Тогда б сердцу ничего больше не треба було. — Она засмеялась сквозь слезы. — Ну, а як це неможно, тогда начнем писни спивать. Подходит, Катюша?

— Подходит, — растроганно отозвалась Катя. — Запевайте.

Глава восьмая

Зимин приехал в МТС через полторы недели. Ходил по двору, долго и придирчиво осматривая тракторы, потом часа два разговаривал с директором. Из конторы вышел один и направился в глубь двора.

Федя разбирал мотор. Секретарь сел рядом с ним на опрокинутый ящик; разговор завязался легко, по душам. К концу беседы оба остались довольны друг другом.

Федя пошел проводить секретаря до ворот.

Прямо за дорогой начиналось поле, отлого спускавшееся к густому лесу. За зеленой стеной пшеницы голубел лен, и там по меже продвигались телеги с бочками. Парни, управлявшие лошадьми, были без рубах. Натягивая вожжи, они молодецки что-то выкрикивали, и к ним со всех сторон бежали девушки с ведрами, лейками.

— Катина армия, — сказал Зимин, удовлетворенно оглядывая поле.

— А где она сейчас, «гроза комсомольская», которой вы меня пугали? — словно между прочим, спросил Федя. Все эти дни он безрезультатно звонил в райком. Ответы были одинаковы: «Нет и не была». И лишь один раз сказали: «Была и опять уехала».

— Что это ты, молодой человек, о «грозе» скучаешь? — рассмеялся Зимин.

Федя вспыхнул и не нашелся, что ответить.

— Не смущайся, друг, я сам «люблю грозу в начале мая», — сказал Зимин, протягивая ему на прощанье руку.

Поужинав поздно вечером, Федя разделся и лег с книгой в постель, но сосредоточиться мешала гармонь, игравшая во дворе.

Под окном послышались шаги, и грубоватый женский голос спросил:

— Механик тут, что ли, квартирует?

— Здесь, войдите.

В комнату вошла женщина лет сорока пяти. Лицо у нее было простое, бесхитростное.

— Это ты механик-то? — спросила она недоверчиво и, получив утвердительный ответ, покачала головой. — Уж больно бедны твои хоромы-то — стол, стул да кровать. Придут два человека сразу — и сесть негде. Как сам голый, так и квартира.

Она достала из-за пазухи конверт.

— Катя вот прислала.

Федя вынул из конверта листок бумаги и прочел:

«Федя! Надеюсь, у тебя уже есть программа курсов. Пришли, пожалуйста. Если сможешь, приезжай завтра в Певск. У меня в планах — Зимина „проветрить“. Рано утром у меня бюро, а потом — на Волгу. Подходит? По-моему, подходит. Катя».

Наискось была сделана приписка:

«Только сейчас видела Зимина. Он называет тебя Федей, а это значит, что ты ему понравился. И еще это значит, что ты у нас одними тракторами не отделаешься. Такой уж Зимин человек. На тех, которые ему больше нравятся, он больше и работы взваливает».

— А где она сейчас?

— У нас, в Покатной.

— Вы что же — колхозница?

— И колхозница и нет. Семья у меня в колхозе, а сама в Певске. В обоих райкомах работаю.

— В обоих райкомах?

— Да, уборщицей.

— А-а… Так вы и есть тетя Нюша?

— Откуда знаешь? — удивилась женщина.

— Три дня назад я с вами по телефону разговаривал.

— Ага-а… — протянула тетя Нюша. — За день-то другой раз со многими говорить приходится. Разве упомнишь! Ну, личность было бы видать, тогда бы еще туда-сюда, а то голос один. По нему только и можно что различить мужика от бабы. От тебя Кате-то что передать? Планы, что ли, какие тракторные прихватить?

— Планов пока нет, тетя Нюша, есть наброски, но в них, кроме меня, никто не разберется.

— А переписать… долго?

— Не очень.

— Ну, ежели не очень, так обожду.

Федя пододвинул ей стул, а сам сел на кровать и придвинул к себе чернильницу.

— Не торопись, разбористей пиши, — сказала она, облокотившись на стол. — Что-то я гляжу: чем ученее человек, тем хуже пишет. Другой раз подберешь с пола бумажку, смотришь на нее — и никакого понятия. Заучиваются, что ли?

— Бывает, и заучиваются, — засмеялся Федя.

— А вы говорите, говорите, — сказал он, заметив, что тетя Нюша строго поджала губы и стала разглядывать пустые стены. — Переписывать — это разговору не мешает.

— Да чего же говорить-то?

— Ну, мало ли чего… Расскажите, как живете. О Кате расскажите, как работает она.

Тетя Нюша улыбнулась.