— Танюша, ты не так меня поняла. Я хотел для тебя лучше сделать. Ведь ты же устала, замерзла. Я бы потом обязательно за шлюпкой сходил.
Не поворачивая головы, Таня ответила ровным, странно незнакомым голосом:
— Я все поняла. И, пожалуйста, не разговаривай больше со мной.
Цесарский принялся горячо убеждать ее. Но Таня молчала. Она жадно смотрела вперед, ища глазами затерявшуюся где-то среди волн шлюпку, и горькое чувство разочарования, обиды поднималось в ее груди. И вдобавок этот проклятый холод. Даже кости заныли от ледяной воды. А руки — словно их и нет, ничего не чувствуют. И голова. О, как она болит! Зачем он так поступил? Что подумают о них ребята? Таня вздрогнула. «Боже мой, они же наверняка подумали, что мы их бросили! Подлый ты человек!» — простонала Таня и вскоре увидела впереди шлюпку. Она медленно двигалась по ветру. Два человека с трудом ворочали веслами, третий непрерывно вычерпывал воду. Таня вскочила на ноги:
— Ребята!
Было видно, что на шлюпке заметили их, но никто не прервал своих занятий. Цесарский сбавил ход и осторожно подвел катер к подветренному борту шлюпки.
Тотчас же на катер перепрыгнул Заиграев. Он наклонился к понуро сидевшему за рулем Цесарскому.
— Что, механик, с курса сбился?
Цесарский заискивающе взглянул на Таню и негромко ответил:
— Мотор сдал… пока починил…
— А-а, понятно, — загадочно усмехнулся Заиграев.
Он шагнул к Тане и сел рядом с ней.
— Трудно, Танюша? — участливо спросил он.
Таня молча ткнулась лицом в мокрые колени Заиграева и затряслась в беззвучном плаче.
Заиграев осторожно погладил ее по голове и дрогнувшим, потеплевшим голосом проговорил:
— Ничего, Таня, ничего. Теперь уж не страшно, не надо плакать.
Таня прижалась к его руке и затихла. Впереди показались и призывно замерцали редкие теплые огоньки зимовки.
НАЧАЛО ПУТИ
Серая пелена поздних сумерек опустилась на торговый порт, скрадывая очертания судов на рейде. На борту одиноко стоящего у причала грузового парохода «Печора» зажглись редкие огоньки. Бледный свет электрических ламп слабо освещал надстройки судна.
Коля Мухин поставил на палубу у трапа чемодан и осторожно кашлянул. Тотчас же из-за надстройки показался высокий парень в прорезиненном плаще. Он медленно подошел к Мухину, хмуро осмотрел его с ног до головы и отрывисто спросил:
— Тебе чего здесь надо?
— Меня к вам направили, — робко улыбнувшись, ответил Мухин и торопливо протянул вахтенному направление из отдела кадров. Тот внимательно прочитал, вздохнул, затем молча переставил чемодан Коли с палубы на площадку трапа, так же молча подтолкнул туда Колю и удалился, коротко бросив:
— Стой здесь и жди!
Коля долго стоял у трапа, осматривая палубу «Печоры».
Наконец показался вахтенный матрос. За ним шел высокий моряк в форменной фуражке и кителе с одной золотой нашивкой на рукавах — вахтенный штурман. Матрос, пропуская вперед помощника капитана, негромко обратился к нему:
— Товарищ третий, разве это правильно? Опять прислали зеленого юнца, а вкалывать придется за него нам. Детсад, а не пароход.
От этих слов Коле стало не по себе.
Стараясь не смотреть на матроса, он подхватил чемодан и торопливо пошел вслед за штурманом.
Они шли по ярко освещенному коридору надстройки. По обе стороны виднелись двери, на которых были привинчены начищенные медные пластинки с надписями. Штурман вошел в каюту старшего помощника капитана. Коля остался стоять в коридоре. Но через минуту дверь открылась, и его пригласили войти.
В кресле у стола сидел пожилой моряк с тремя золотыми нашивками на рукавах кителя. Он с любопытством посмотрел на Мухина и добродушно сказал:
— В море, конечно, не бывали?
— Нет, — ответил Коля. — Хотел в мореходное, да не прошел по конкурсу.
— Ну что же, не огорчайтесь. По крайней мере узнаете морскую жизнь. Мореходка от вас никуда не уйдет.
Вахтенный провел Колю к кормовой надстройке и открыл одну из дверей.
— Вот ваша каюта и койка. Постельное белье получите завтра утром.
Коля вошел в каюту, закрыл дверь и осмотрелся. Каюта четырехместная. Справа и слева койки в два яруса. В углу у входа узкий шкаф для одежды, в стене — два круглых окошка, против входа — маленький столик, рядом табурет и парусиновое кресло-раскладушка.
Закрытая матовым плафоном лампочка слабо освещала каюту. Было тихо, холодно и неуютно. Колю охватило щемящее чувство одиночества и грусти. Вспомнился ласковый голос матери, уговаривающей остаться дома. Она очень не хотела отпускать сына в далекий северный город. Не послушался тогда Коля. А может, и правда не нужно было уезжать? Ехал он с радужными надеждами, а приехал — и вот рушатся все его мечты. В училище поступить не удалось — не прошел по конкурсу; когда оформлялся в пароходство — приняли учеником матроса, а он хотел попасть в машинную команду; здесь, на пароходе, встретили его тоже неласково — привели в каюту, оставили одного, и никому нет до него дела.