Внимание Петра Ильича привлекли афиши и объявления на круглой тумбе. На афишах предстоящего театрального сезона значились все те же названия: итальянская труппа представляла оперы «Фауст» Гуно, «Сомнамбула» и «Норма» Беллини, «Травиата», «Бал-маскарад» и «Сила судьбы» Верди, «Линда» Доницетти, «Белая дама» Буальдье, а русская — «Жизнь за царя» и «Руслан и Людмила» Глинки, «Русалка» и «Эсмеральда» Даргомыжского, «Юдифь» Серова. Тут же анонс «Рогнеды» — новой оперы Серова. На другой афише были перечислены названия балетов: «Дочь фараона» и «Конек-горбунок» Пуни, «Корсар» Адана, «Пахита» Дельденеза, «Метеора, или Долина звезд» Пинто… Но все это предстоит с открытием театрального сезона. Взгляд Чайковского отыскал афишу Павловского вокзала, под гостеприимной крышей которого петербургская публика вот уже десятый летний сезон наслаждалась концертами под управлением «короля вальсов» Иоганна Штрауса, регулярно приезжавшего в Россию. В этот самый день — 30 августа 1865 года — там проходил большой концерт «из русских композиторов» под управлением самого маэстро, В перечне исполняемых произведений Чайковский с замиранием сердца увидел свои «Характерные танцы».
Как это могло произойти? Петр Ильич лихорадочно вспоминал, кому и при каких условиях он вручил ноты своего сочинения. Кто мог порекомендовать их к исполнению: может быть, его влиятельные друзья? Чайковскому хотелось думать, что это все же был его учитель Рубинштейн… Концерт уже начался, а до Павловска, находящегося от Петербурга в двадцати километрах, по железной дороге надо ехать более получаса…
Два чувства столкнулись в душе молодого музыканта: радость, что с этого дня он может именовать себя композитором, потому что его музыка звучит в публичном концерте, и невероятная досада, что сам он на этот концерт опоздал. Первой мыслью было поспешить к Ларошу — поведать ему об этом событии и обрадовать его. Но друга дома не оказалось: Чайковскому сообщили, что он на концерте в Павловске. Сколько прошагал Петр Ильич в ожидании Лароша около его дома, неизвестно. Но встреча их была полна искренней радости. От него Петр Ильич услышал, что его сочинение было хорошо встречено публикой.
В Петербурге на него снова нахлынули материальные затруднения и бытовые неурядицы. Однако, окрыленный первым успехом у публики, Петр Ильич писал сестре: «Несмотря на некоторые невзгоды, расположение духа у меня довольно розовое, кажется, оттого, собственно, что снедающее меня самолюбие (это мой главный недостаток) в последнее время было польщено несколькими музыкальными успехами и впереди я предвижу другие». И действительно, какими бы они ни казались скромными, эти другие успехи, — они пришли. Быть может, с них и началось многотрудное восхождение на музыкальный Олимп, куда сразу попадают лишь очень немногие?
Петр Ильич до конца года еще трижды испытал себя как композитор. И первым испытанием стало исполнение в конце октября на ученическом вечере струнного квартета, где взыскательные критики могли отметить и достаточную зрелость произведения, и черты композиторской индивидуальности. Не осталась незамеченной главная тема квартета — народная песня, записанная Чайковским с голоса во время пребывания в Каменке. Вторая — лирическая мелодия, звучащая у виолончели, — обратила на себя внимание светлой образностью и красотой.
Другим, не менее серьезным испытанием явилось для него исполнение консерваторским оркестром фа-мажорной увертюры. Концерт состоялся через две недели в зале Михайловского дворца. Когда музыканты сели на свои места и развернули на пультах ноты, на эстраду из бокового входа скорыми шагами вышел Чайковский.
Это было первое публичное выступление Петра Ильича в качестве дирижера. Решаясь на такой шаг, композитор не раз вспоминал тот день, когда в Училище правоведения он впервые вышел перед хором учащихся. Но тогда это были репетиции. Сейчас же в зале сидела публика, среди которой были его педагоги. Чайковский признавался после концерта, что самое страшное для него было стоять на эстраде перед оркестром. Порой ему казалось, что у него «голова соскочит с плеч», а потому он, к удивлению слушателей, дирижируя правой рукой, левой поддерживал подбородок: так было надежнее.