Чайковский

В ноябре 1891 года «Пиковую даму» поставили в московском Большом театре, а в октябре 1892 года состоялась первая зарубежная премьера – в Праге. Однако на сцене Мариинского театра эта опера продержалась недолго, несмотря на хорошие сборы. Тенор Николай Фигнер, исполнявший партию Германа, не захотел продолжать выступления после того, как его жена Медея, певшая Лизу, прекратила выступать по причине беременности. Фигнер в то время был невероятно популярен, замена ему не нашлась, и «Пиковую даму» сняли с репертуара. Петру Ильичу в этом мерещились козни интриганов из театральной дирекции, которые, по его мнению, поспешили избавиться от постановки, вроде как не понравившейся Александру III. «Как ни ценно для Мариинского театра участие в оперном персонале такого выдающегося артиста, как Фигнер, но я ни минуты не могу серьезно допустить, чтобы всякий каприз его был законом для Дирекции, – писал Петр Ильич Всеволжскому, – а если даже и правда, что Фигнер капризничает, то должна же быть таинственная причина, почему Дирекция его капризу подчинилась. Вот до этой-то таинственной причины я и додумался и, вероятно, не ошибаюсь… В прежнее время государь при всяком удобном случае выказывал мне свое благоволение… С некоторых пор стало иначе… Вот и разгадка всего, что произошло с моей оперой»[255].

Дом во Фроловском был хорош по всем статьям, кроме одной – своего почтенного возраста. Заниматься ремонтом Петру Ильичу не хотелось, поэтому в мае 1891 года он вернулся в Майданово, где прожил ровно год – до переезда в свой клинский дом, которому было суждено стать последним пристанищем нашего героя.

Во второе свое пребывание в Майданове Петр Ильич работал над оперой «Иоланта» и балетом «Щелкунчик». По замыслу самого Чайковского (точнее, по заказу Дирекции Императорских театров) эти произведения – одноактная опера и двухактный балет – должны были даваться вместе, и таким образом театральный вечер получался традиционно трехактным. Однако ознакомившись с одноактной оперой «Алеко», написанной девятнадцатилетним Сергеем Рахманиновым, Чайковский настолько впечатлился, что предложил давать «Алеко» в один вечер с «Иолантой» вместо «Щелкунчика»[256].

Либретто «Иоланты» было написано Модестом Чайковским по пьесе Владимира Зотова, которая, в свою очередь, была переложением драмы датчанина Хенрика Херца «Дочь короля Рене».

Дочь короля Рене, юная Иоланта, слепа от рождения. Любовь рыцаря Водемона приносит ей исцеление. Сюжет прост, как три копейки, но дело не в сюжете, а в празднике, ощущение которого создает в душе зрителей музыка. «Иоланта» – радостная, праздничная опера, восторженный гимн всепобеждающей любви, гимн торжества Света над Мраком. Для большей выразительности в начале оперы, когда звучит тема мрака, струнные инструменты молчат, слышны только холодные голоса деревянных духовых.

«Я… “Иоланту” слышал на репетиции и нашел, что это одно из слабейших произведений Чайковского, – писал Николай Римский-Корсаков. – По-моему, все в этой опере неудачно – от беззастенчивых заимствований, вроде мелодии “Отворите мне темницу” Рубинштейна, до оркестровки, которая на этот раз сделана Чайковским как-то шиворот-навыворот: музыка, пригодная для струнных, поручена духовым, и наоборот, отчего она звучит иной раз даже фантастично в совершенно неподходящих для этого местах (например, вступление, написанное почему-то для одних духовых)»[257].

Знаете, почему Николай Андреевич судил «Иоланту» столь строго? Дело в том, что его опера-балет «Млада», впервые представленная 20 октября (1 ноября) 1892 года, была временно снята с репертуара Мариинского театра ради постановки «Иоланты». Впрочем, другие знатоки-критики тоже не поняли (или сделали вид, что не поняли) «Иоланту» и «Щелкунчика». Вот два весьма показательных послепремьерных отзыва. Отзыв первый: «К сожалению, на этот раз мелодическое вдохновение композитора далеко не оказалось на обычной высоте. В сущности, “Иоланта”, за исключением двух хоровых номеров, представляет собой сборник одно – или двухголосных романсов г. Чайковского, не из числа особенно удачных…» И второй: «Для такого рода произведений, разумеется, не нужно никакого вдохновения, потому что в них нет никакого творчества. Это действительно ремесленная работа, которая на художественное значение не может претендовать».

«Не нужно никакого вдохновения, потому что в них нет никакого творчества»? Так и хочется задать риторический вопрос: «А видел ли критик то, о чем так строго пишет?»

Если «Пиковая дама» писалась «влет», то работа над «Иолантой» и «Щелкунчиком» шла туго, вдобавок творческий процесс был прерван американскими гастролями. В письмах Петр Ильич не раз выражал недовольство по поводу «навязанного» ему заказа. Но потихоньку втянулся и начал радоваться тому, что у него получалось.