Чайковский

Два первых года, проведенных Чайковским в училище, оказались наиболее бедными в смысле биографического материала. Настоящая училищная жизнь еще не началась, а домашняя сводилась к приятным впечатлениям от встреч с матерью. Да, только лишь с матерью. Отец был занят поисками места и прочими делами, у Зинаиды, Николая и Лидии была своя, взрослая жизнь. У младших детей тоже была своя жизнь. Трудно быть младшим сыном, а быть средним еще труднее. «Единственное, что он вспоминал из этого времени, – это посещения Александрой Андреевной Училища, свой восторг при этом и затем – как ему удавалось видеть ее иногда и посылать воздушные поцелуи из углового дортуара IV класса, когда она посещала свою сестру, Е. Л. Алексееву, жившую на углу Фонтанки и Косого переулка, окна в окна с Училищем правоведения»^[14].

Вспоминали, что когда-то в училище дышалось вольготнее, спасибо принцу Ольденбургскому и тем, кому он доверил свое детище. Но после серии европейских революций 1848–1849 годов, получивших поэтичное название «Весны народов»^[15], император Николай I туго затянул дисциплинарные гайки по всей империи, в том числе и в учебных заведениях. Разница между военными и гражданскими училищами заключалась лишь в том, что гражданские студенты не отдавали преподавателям честь (но строем маршировали), все прочее было идентичным.

Вот одна весьма показательная деталь. В выходные и праздничные дни учащиеся (официально они именовались «воспитанниками») отпускались под надзор родственников, проживающих в Санкт-Петербурге. При этом самостоятельное передвижение по городу разрешалось только воспитанникам первых трех классов, а также воспитанникам четвертого и пятого класса, пользовавшимся особым доверием (то есть в порядке исключения). Увольняемым выдавался так называемый «белый билет», в котором указывалось разрешенное время отпуска. Так вот, согласно правилам, билет нужно было держать при себе «между 2 и 3 пуговицами и так, чтоб был виден (на один палец снаружи)». Страшно даже представить, что могло случиться с теми, у кого билет высовывался наружу на два пальца или же не был виден совсем…

Интересные, то есть яркие и при том донельзя едкие воспоминания об Училище правоведения оставил старший брат композитора Сергея Ивановича Танеева Владимир, учившийся там примерно в одно время с Чайковским (с разницей в два года). Читая Владимира Танеева, нужно делать поправку на то, что автор был социалистом-утопистом, сторонником справедливого преобразования общества на принципах социалистического равноправия^[16]. Разумеется, такой человек не напишет много хорошего (да и мало тоже не напишет) о кузнице хранителей самодержавного режима, в которой могли учиться только представители привилегированных слоев общества. Но в то же время вряд ли бы он стал выдумывать разные небывальщины, выставляя себя в глупом виде, ведь было же кому опровергнуть или поправить. Максимум – сгустил краски. Но мы же умеем читать между строк, чувствовать настроения и отделять красоту художественного вымысла от суровой правды жизни, разве не так? Свирепый директор, бездушные воспитатели, смысл деятельности которых состоит в том, чтобы «высматривать, ловить, наказывать, сечь», никчемные преподаватели^[17], хитрые ученики, вылезавшие на шпаргалках и подсказках… Обо всем этом написано во множестве мемуаров, и нет необходимости вдаваться в детали. Скажем только, что строгости было через край, а душевности не было вовсе. А без душевности жить нельзя, особенно в подростковом возрасте. В условиях полной изоляции от лиц противоположного пола все то, что должно было переноситься на девушек, будет перенесено на товарищей. И если у взрослых нельзя найти ни понимания, ни поддержки, то придется искать это у сверстников. Сложилось так, что помимо официальной славы Императорское училище правоведения получило и неофициальную, весьма пикантную славу одного из очагов мужеложства.

Впервые в истории России наказание за мужеложство было введено в 1706 году в воинском уставе Петра I (то есть распространялось оно только на военнослужащих). В 1832 году Николай I ввел в уголовное законодательство Российской империи параграф 995, карающий за этот «грех». Наказание было довольно суровым – до пяти лет ссылки в Сибирь. Но, как это часто бывает, строгость закона нивелировалась его редким применением. С одной стороны, на мужеложство смотрели как на неизбежное зло, а с другой – оно было довольно широко распространено среди высших кругов общества. За примерами далеко ходить не нужно – внук основателя Училища правоведения Петр Александрович Ольденбургский был содомитом и особо этого не скрывал.