Чайковский

Анна Львовна приводит следующие слова свекрови: «Я знала, что я ему больше не нужна и не могу больше ничего дать, я не хотела, чтобы наша переписка стала для него обузой, тогда как для меня она всегда была радостью. Но на радость для себя я не имела права. Если он понял меня и я ему была еще нужна, зачем он мне никогда больше не писал? Ведь он обещал! Правда, я отказала ему в материальной помощи, но разве это могло иметь значение?»^[239].

С одной стороны, «за чем же тянуть и превращать во что-то для него обязательное и скучное их дивную сказочную переписку», а с другой – «Зачем он мне никогда больше не писал?» В первом случае инициатором прекращения переписки предстает Надежда Филаретовна, а во втором – Петр Ильич. Как-то непонятно…

Многие биографы Чайковского считают, что разрыв был вызван информацией о сексуальной ориентации Петра Ильича. Баронесса узнала о пристрастиях ее дорогого друга, ужаснулась-вознегодовала – и разорвала отношения. А Анна Львовна, как и другие родственники Петра Ильича, пытается объяснить произошедшее иначе, поскольку не хочет чернить память своего великого родственника. Ладно, оставим родственникам их мотивы и подумаем о том, могла ли баронесса, тесно связанная с московским музыкальным бомондом, не знать об обстоятельствах личной жизни Петра Ильича? Навряд ли. Скорее всего, она знала о них с самого начала знакомства, но не придавала им особого значения. На вопрос: «А как же ее любовь к Чайковскому?» можно ответить вопросом: «А при чем тут обстоятельства?». Во-первых, сердцу не прикажешь, а во-вторых, при сложившихся отношениях ориентация Петра Ильича никакого значения не имела.

Кстати говоря, тут мы наталкиваемся на еще на одну версию разрыва – нежелание Чайковского развивать отношения. Да, они сразу же договорились о том, что не станут встречаться, и это условие было выдвинуто Надеждой Филаретовной. Но в глубине души она могла надеяться на то, что Петр Ильич сделает шаг навстречу… (Вспомним, что баронесса была не чужда «души прекрасным порывам», и порукой тому – Милочка, рожденная от любовника, который впоследствии стал зятем своей любовницы). Что бывает с любовью, которая не находит отклика? Нередко она превращается в ненависть. А порой любовь и ненависть могут уживаться вместе. Амбивалентность чувств – это не патологический симптом, свидетельствующий о расщепленном сознании, а одно из свойств человека как разумного существа (так, во всяком случае, считал Зигмунд Фрейд). В какой-то момент в душе баронессы ненависть взяла верх над любовью… Или она просто разочаровалась… А тут еще болезнь – Надежда Филаретовна болела туберкулезом, который в то время лечить не умели, ибо было нечем.

Вот еще одна версия, весьма складная. Обратимся к письму Надежды Филаретовны от 24 июля (5 августа) 1889 года, в котором она по собственной инициативе (обычно это делалось по просьбе Петра Ильича) предлагает выплатить очередную субсидию раньше срока и не хочет, как это было заведено, высылать чек почтой: «Милый, дорогой друг мой, я хочу просить Вас, не позволите ли Вы мне послать Вам теперь чек на бюджетную сумму от 1 октября 1889 г. до 1 июля 1890 г., т. е. четыре тысячи пятьсот рублей, потому что мне было бы удобнее перейти к сроку посылки Вам на 1 июля, так как в это время я обыкновенно бываю в России. Если Вы мне это разрешите, дорогой мой, то нельзя ли Вам, будучи в Москве, зайти ко мне в дом и получить от Ивана Васильева пакет с чеком, который я бы ему и дала для передачи Вам?» Баронесса фон Мекк была женщиной педантичной, не любившей отступать от установленного порядка («настоящая немка», сказали бы некоторые, несмотря на то что Надежда Филаретовна была русской с примесью то ли польской, то ли литвинской крови)^[240]. С чего бы вдруг она решила отступить от установленного порядка?

Идем дальше, к письму баронессы от 28 мая (9 июня) 1890 года. «Про свою жизнь в настоящее время вообще не могу сказать ничего хорошего и потому не буду про нее совсем говорить. [!] Дорогой мой, у меня есть к Вам просьба. Срок высылки бюджетной суммы есть 1 июля, а я приеду в Москву только 1 июля, то не позволите ли Вы мне несколько дней опоздать с высылкою чека, так как мне не хочется поручать этого кому-либо в Москве и предпочитаю сделать сама, когда вернусь. Не откажите, мой милый друг, сообщить мне Ваш ответ, и [если] моя просьба доставит Вам хотя малейшее денежное затруднение, то усердно прошу нисколько не стесняться сказать мне этого, и я тогда прикажу из Москвы сейчас выслать».