Чайковский. Старое и новое

Либретто Шпажинского все менее нравилось Петру Ильичу, и его волнение за успех "Чародейки" стало уже не просто обычным возбуждением, свойственным почти каждому автору перед тем, как его произведение должно предстать на суд публики. Он теперь явно чувствовал, что опера будет утомлять слушателей, что действие растянуто, что народные сцены вышли не так, как ему хотелось. Предчувствия его были основательны. На первом представлении опера была встречена хорошо, но Петр Ильич, хотя и был доволен постановкой, своим дирижерством и аплодисментами, все же заметил некоторую холодность. Он подробно описал Юлии Петровне, как прошел первый спектакль, и собственное его заключение было, что опера мало нравится и что вина за это лежит как на нем самом, так и на авторе либретто. "Мало он приладился к оперным требованиям, — писал о Шпажинском Петр Ильич. — Много слов, разговор преобладает над лиризмом. Как я ни сокращал его текст, в общем сцены вышли растянутыми". В то же время Чайковский не отчаивался. "К этой опере надо привыкнуть, — замечал он Юлии Петровне, утешая самого себя, — она утвердится, когда публика прислушается"136. Поделившись своим разочарованием и надеждами, Петр Ильич просил Юлию Петровну ни в коем случае не сообщать о его отношении к либретто Ипполиту Васильевичу, с коим у нее были какие-то почтовые отношения.

Ипполит Васильевич почувствовал, однако, что у Чайковского есть недовольство, да и, помимо этого, не мог он не видеть, что опера не имела успеха, на который она была рассчитана, и задумал ее переделать. Петр Ильич от этой затеи отказался. Как ни горько ему было ощущать фактический провал — на пятом представлении, которым дирижировал уже не он, зал театра был лишь наполовину заполнен публикой, — он все же искренно верил в свою музыку и в эту оперу. Зная, что Юлия Петровна проявляет большой интерес к "Чародейке", он делился с ней своими мыслями. "По-моему, "Чародейка" — опера, написанная серьезно и добросовестно, — сообщал он а Севастополь в апреле 1888 года, — если она публике не нравится, то тем хуже для сей последней. Пусть она возвысится до нас, а нам, авторам, не следует опускаться до ее непонимания. По опыту знаю, что ничего не выйдет хорошего, если мы станем подлаживаться к публике"

В этом не было и тени нескромности. Петр Ильич деликатно защищал ошибки Шпажинского, которые он сам разглядел слишком поздно. Если он в чем и был виноват, то только в том, что не проявил достаточной решительности и поддался увлечению длинными народными сценами, которые, надо отметить, Шпажинский не очень-то и предлагал. Чайковский и в то время, когда писал Юлии Петровне Слова в защиту своей оперы, безусловно, знал, что "Чародейка" могла быть сделана лучше, сценичнее, но знал он и другое, что замысел его в отношении такого изображения героев драмы, каким оно было сделано в опере, в конце концов должен быть признан, и он не ошибся в своем предвидении.

В конце 1887 года Чайковский уехал в большую концертную поездку за границу и пробыл в Европе до конца марта 1888 года. В Лейпциге он дирижировал своей Первой сюитой. На репетиции присутствовал Брамс, высказавший свое одобрение. Восторженный отзыв о сюите дал Григ, который тоже присутствовал на одной из репетиций. В Гамбурге с успехом прошел большой концерт под управлением Петра Ильича, где были исполнены Струнная серенада, Первый фортепианный концерт и вариации из Третьей сюиты. Событий было много. Состоялось знакомство с композиторами Малером, Мошковским, Гуно, Дворжаком, встретился Петр Ильич и со своей бывшей невестой Дезире Арто. Берлин, Прага. Триумф в Праге. Париж, Лондон, Вена, возвращение в Россию, визит к брату Ипполиту в Таганрог, к Анатолию — в Тифлис. В апреле Петр Ильич вернулся домой, теперь уже не в Майданово, а во Фроловское, но опять под Клином…

Ипполит Васильевич между тем не оставлял желания сотрудничать с Чайковским. Еще в 1885 году Петр Ильич вел разговоры о возможности написать оперу на сюжет "Капитанской дочки" Пушкина. Узнав об этом, Ипполит Васильевич охотно взялся за либретто. Препятствий вроде не было. Чайковский поначалу был настроен положительно. Получили даже разрешение Александра III, который сказал, что можно не стесняться пугачевщины. Чайковский, однако, охладел к этому, по его мнению, не совсем оперному сюжету, да и пугачевщина его тоже несколько смутила. Шпажинский пытался подогреть его интерес, но из этого ничего не получилось, и в мае 1888 года Петр Ильич признался Юлии Петровне:

"Перечел недавно повесть и нашел, что собственно просящихся на музыкальное воспроизведение лиц в ней нет и что в особенности героиня уж больно бесцветна. Вероятно, в свое время, когда зашла речь о "Капитанской дочке", я польстился больше всего на обстановку прошлого века и на контраст между господами в европейском костюме и Пугачевым с его дикой ордой. Но одного контраста мало для оперного сюжета; нужны живые лица и трогательные положения" 138.