Чайковский в Петербурге

Долго я думала: как мне кончить эту книгу?.. Писать о том, что музыка Чайковского дожила во всей своей глубине и красоте до наших дней, живет и сейчас среди нас, — не стоит. Это и без того известно всем.

Совсем случайно мне на глаза попался листок из воспоминаний одного ленинградца — народного художника РСФСР И. А. Серебряного. Вот он:

«Когда я вернулся из партизанского отряда в Ленинград, было раннее утро, рассвет. Я разбудил Серова. У меня было особое задание. Серов поздоровался и говорит: «Идем сегодня на концерт в филармонию». Меня это страшно удивило. Был февраль 1942 года. Оказывается, в филармонии бывают концерты? В тот вечер играли 6–ю симфонию Чайковского. Это было незабываемо. Я написал на эту тему картину, которая сейчас в Русском музее. Дело не в том, как она у меня написалась, а в том огромном впечатлении, которое произвел этот концерт. Это, действительно, нужно было видеть. Когда начался обстрел, концерт не прекратился. Дирижировал Элиасберг. Некоторые оркестранты были во фраках, некоторые были одеты несоответственно обстановке. У многих на руках были натянуты шерстяные носки с дырочками для пальцев…

Серов меня толкает. Гляжу, опоздавшая девушка в шинели идет посреди зала, сапожки скрипят, и это ее очень смущает. Она садится одна среди пустых рядов. Мне тогда запомнилась эта девушка–боец.

Как тогда слушали музыку!»

Это воспоминания человека, опаленного огнем войны, маститого художника.

А вот что написала почти через четверть века девочка, Наташа М., только что окончившая школу, в своем сочинении на вступительном экзамене в Педиатрический институт. Тема была такая: «Над истинно прекрасным в искусстве время бессильно» (А. Серов).

«Истинно прекрасное… — писала Наташа, —чем, как оценить то или иное произведение, чтобы сказать о нем такие слова? Об этом не расскажешь за четыре часа, об этом думают всю жизнь. Это «истинно прекрасное» открывают, ошибаются, находят вновь. Мне кажется, что я нашла…

…Люди моего возраста не знали войны, но мы знаем, что вынес наш город, мы знаем о мужестве ленинградцев по книгам и фильмам. Мне же, пожалуй, больше всего рассказала об этих днях старая серая афиша филармонии.

1942 год, декабрь, в программе Чайковский, оркестр под управлением Элиасберга…

Может быть, последние силы тратили люди, чтобы добраться до ледяного зала филармонии, чтобы услышать музыку Чайковского.

…Это помогало жить… Беспощадная искренность музыки заставляла выстоять. Что бы ни было, какие муки, страдания ни обрушились на тебя, помни, что человек сильнее. Он должен быть сильнее, он должен оставаться Человеком.

А потом зеленели деревья, и люди снова и снова шли в филармонию, чтобы услышать Шестую. И теперь это была для них не просто горестная и великая исповедь Человека, но музыка, которая не дала им упасть в те ледяные дни, музыка, спасшая их.

«Концерт в Ленинградской филармонии. 1942 год». Картина народного художника РСФСР И. А. Серебряного.

…Пройдут годы, а люди будут так же восхищенно слушать Чайковского. Время не властно над душой человека.

Навсегда останутся в ней жажда к искусству, сжигающая страсть к творчеству, борьба, сомнения, мечта.

А значит, всегда будет идти рядом с нами мудрая музыка Чайковского».

Я подумала: а ведь и у мена а жизни были такие встречи с Чайковским, такие встречи, которые запомнились на всю жизнь.

Одна из них тоже была в блокаду. Мне пришлось один раз допоздна задержаться на Васильевском острове. Незадолго до того был обстрел, и я беспокоилась о сынишке, — дома ли он… Наверное, было часов одиннадцать. Задувала свирепая метель, идти надо было на Петроградскую, и было очень холодно, темно. Я со страхом думала — не дойду…

И вдруг из репродуктора послышалась музыка — Чайковский, Пятая симфония! — Трудно найти слова, чтобы передать, какая это была помощь! Я, уже полная надежды, шагала против ветра по глубокому снегу.

И как только за моей спиной начинала затихать музыка одного репродуктора, как навстречу все громче звучала музыка другого.

Этих репродукторов тогда было в городе много.

А через Тучков мост я уже шла под торжествующие звуки финала и верила: все будет хорошо, победит жизнь, не может быть иначе.

Вторая, такая запомнившаяся мне «встреча», была лет через двадцать, в нарядном, уютном Доме старых большевиков, который находится на Вязовой улице, 13. Старшеклассники школы, в которой я работаю, давали там концерт, посвященный Чайковскому. Я заглянула в зал и удивилась — никогда не видела столько седых голов. Весь зал был полон ими. А на сцене — юность, радостная от возможности поделиться прекрасным, которое она еще не так давно для себя открыла.

Делились они щедро и вдохновенно — и музыкой, и стихами об этой музыке.

Я заметила, что некоторые слушательницы вытирали слезы, и мне стало не по себе: что-то, может быть, не так у нас получилось?.. Но нет, аплодировали много и долго, а потом поднялась на сцену высокая, суровая с виду женщина.