Чайковский в Петербурге

«Милый Модя! Я приехал в Питер на прошлой неделе в среду и до сих пор сижу на Канонерской. Это произошло оттого, что на текущей неделе будет исполняться моя симфония, и я считаю необходимым присутствовать на репетициях». Речь шла о Третьей симфонии, которую композитор написал летом — в июне и июле 1875 года.

Третья симфония Чайковского была исполнена 25 января 1876 года в симфоническом собрании Музыкального общества в Петербурге под управлением Направника.

Петр Ильич в письме к брату Модесту (от 28 января) говорил о концерте довольно скупо: «Симфония моя прошла очень хорошо, и меня дружно вызывали и рукоплескали».

Самый же восторженный отзыв принадлежал на этот раз Ларошу:

«По силе и значительности содержания, по разнообразному богатству стиля… и по редкому совершенству техники симфония Чайковского составляет одно из капитальнейших явлений музыки за последние десять лет не только у нас, конечно, но и во всей Европе» (газета «Голос», 1876, № 28).

В апреле Петр Ильич снова в Петербурге. 21–го он приглашен на заседание музыкального комитета при дирекции императорских театров. На этом заседании обсуждалась постановка оперы «Кузнец Вакула».

Однако репетиции начались только осенью.

В конце октября Чайковский приехал в Петербург, чтобы присутствовать на них.

На этот раз все было хорошо. Репетиции вполне удовлетворяли композитора, исполнители были довольны своими партиями и восторженно относились к автору. Дирекция не жалела средств на постановку. Все предвещало большой успех.

Первое представление было назначено на конец ноября. Задолго до него все билеты были проданы. Публика ждала чего‑то необыкновенного.

В выходившей на французском языке «Санкт–Петербургской газете» (1876, № 317) так было написано о премьере:

«Зала была переполнена и публика очень оживлена. Все знаменитости музыкального искусства были налицо. Среди всех выделялся Антон Рубинштейн. Присутствие Николая Рубинштейна, приехавшего для этого вечера из Москвы, тоже очень было замечено. Вообще чувствовалось что‑то торжественное в этом первом представлении, и настроение публики даже в начале спектакля ясно показало, что она сочувственно относится к новой опере».

Итак, первое представление «Кузнеца Вакулы» состоялось 24 ноября 1876 года. Оперу поставили гораздо тщательнее, чем «Опричника». Декорации оказались превосходными. Однако после премьеры Чайковский писал Танееву: «Опера торжественно провалилась». И он был прав. Отчего же это случилось?

Критики видели причину неуспеха в том, что в опере преобладала меланхолическая музыка, сюжет же оперы — веселый.

Чайковский, хорошо сознавая недостатки своей музыки, писал Танееву:

«Опера слишком загружена подробностями, слишком густо инструментована, слишком бедна голосовыми эффектами.

…Стиль «Вакулы» совсем не оперный, нет ширины и размаха».

Впрочем, Петр Ильич обвинял в Неуспехе не только себя. Позже он писал:

«Сколько мне пришлось выдержать при постановке моих опер, особенно «Вакулы». Между тем, что я воображал, и тем, что вышло на сцене Мариинского театра, нет ничего общего. Что за Оксана, что за Вакула!..

«Вакула» был разучен очень усердно, и постановка не нищенская, но сколько бессмыслиц, сколько анахронизмов, какая пошлая рутина…»

И все‑таки как‑то странно было видеть этот резкий переход от праздничного доброжелательного настроения к явному неодобрению публикой оперы.

После увертюры аплодировали. После сцены Солохи и беса — тоже. Много смеялись во время сцены Головы и особенно Дьяка. Потом вдруг стало ясно, что опера не понравилась. Модест Ильич вспоминал, что он с ужасом почувствовал это тогда, когда входил в ложи к знакомым и замечал, что они, с оживлением обсуждавшие что‑то, с его приходом сразу замолкали или меняли тему разговора.

А один его приятель, видимо не обладавший чувством такта, встретив его в коридоре, сказал: «А ведь Петр Ильич меня обманул, ей–богу обманул: я думал веселиться буду, а вместо того невыносимо скучаю!»

«…После окончания спектакля, — вспоминала одна из знакомых Петра Ильича, — довольно много народу поехало к Давыдову (тогдашнему директору Петербургской консерватории. — Л. К.). Был и А. Рубинштейн, который, как всегда, составлял центр общества.

Чайковский сидел в углу мрачный, несчастный и буквально глотал слезы. Видя его состояние, я села так, чтобы заслонить его и защитить от разговоров, расспросов, за ужином он еле досидел.

Впрочем, все были заняты Антоном Григорьевичем и мало обращали внимания на подавленное состояние композитора.

Через несколько дней Петр Ильич оправился и новые мысли, новые музыкальные образы завладели им и заглушили разочарование».