Чайная на Малберри-стрит

В другой раз Сэди услышала, как они ссорятся на кухне. Все подробности уловить было трудно, но Сэди показалось, что причина ссоры как-то связана с серебряной цепочкой. С дорогой цепочкой, которую Пенни носила в последнее время. Где она ее взяла? Дэниел хотел бы это знать. И где она пропадала все выходные?

Сэди страшно удивилась, услышав, как Пенни издевается над мужем. Сам не догадывается? Воображения не хватает? А вообще, не все ли ему равно? Разве ему не достаточно для полного счастья кексов, пирожков и старой ржавой кухни? И так далее и тому подобное. Сэди с таким вниманием следила за перипетиями их семейной жизни, что почти забыла о своем клубничном чизкейке.

А потом Сэди увидела, как на Лисберн-роуд Пенни садится в машину к симпатичному мужчине в шикарном костюме, и все встало на свои места. Пенни нашла любовника, а Дэниел так из-за этого переживает, что не может сосредоточиться на выпечке. Бедняга. Сэди казалось, весь Белфаст пустился в разгул, весело проводя время и заводя интрижки, и только она одна придерживается каких-то моральных принципов. Дэниелу пора призвать свою женушку к порядку.

Сама Сэди была полна решимости наказать Арнольда за то, как он с ней поступил. Чтобы к Рождеству следа его в доме не осталось. Она достаточно ждала, когда он опомнится. Никто не упрекнет ее в том, что она не дала ему шанса.

Все это длинное, ужасное лето какая-то маленькая частичка Сэди хотела простить Арнольда, найти оправдание тем гадостям, которые он говорил о ней Патрисии. Возможно, это было всего-навсего пустое бахвальство, стареющего мужчины, стремящегося произвести впечатление на молодую любовницу (гнусную, алчную любовницу!). Бедный Арнольд, рассуждала она: Патрисия Колдуэлл околдовала его красными кружевными трусиками — только чтобы прибрать к своим костлявым рукам их роскошное бунгало. Еще бы, сто пятьдесят тысяч фунтов стоит, поди! Патрисии никогда не заработать столько денег, продавая в своей лавчонке пепельницы и ароматические смеси из сухих цветов. «Ну-ну, — думала Сэди, — она получит бунгало только через мой труп: скорее я стану серийным убийцей и поджигательницей!»

Потом она снова успокоилась. «Не надо, не надо, — увещевала себя она. — Если я потеряю самообладание, я потеряю все. Эдак я закончу свои дни в тюрьме, а в женском крыле тюрьмы Магаберри, руку даю на отсечение, не потчуют вишневыми чизкейками». И она снова принималась обдумывать план мести. Почти пришло время претворять его в жизнь. Она уже встречалась с адвокатом. Он сказал ей не беспокоиться, Арнольд не может вышвырнуть ее на улицу. Он просто блефует. В суде двадцать лет супружеской жизни перевесят любые якобы имеющиеся у Арнольда бумаги.

Иногда на рассвете Сэди мечтала о том, как Арнольд во всем признается и раскается. Так глубоко раскается, что не сможет выразить свое раскаяние словами. Он будет плакать от стыда. Он будет ползать по ковру на коленях и молить ее о прощении. Он назовет себя слепым, тупым, жестоким дураком, каких свет еще не видал.

Но Арнольд не раскаивался. Он отказывался есть жареное и вместо этого поглощал мюсли. Каждое утро перед выходом из дому он смотрелся в зеркало в холле и любовался на свой исчезающий живот. Все свободное время он проводил в кабинете, тайком разговаривая по телефону с Патрисией. И Сэди оставалось покорно вздыхать и вычеркивать на настенном календаре с изображением нефтяного танкера последние несколько дней, оставшихся до его поездки в Париж.

В тот день, когда Арнольд должен был ехать в аэропорт, Сэди срезала маникюрными ножницами две пуговицы на его лучшем костюме и спустила их в унитаз. Она прожгла утюгом его новую рубашку и закинула под кровать паспорт. Она незаметно положила в его чемодан несколько журналов для любителей клубнички, которые она купила в газетном киоске, засунув их на самое дно под полотенце.

— Вот досада, — сказала она, входя в кухню, где муж прихлебывал свой утренний чай. — На твоем новом пиджаке не хватает двух пуговиц, милый. Я только сейчас заметила.

— Черт возьми, Сэди! Как такое может быть? Ты посмотрела в шкафу?

— Да, родной. Их там нет.

— Проклятие! Мне так идет этот костюм.

— Это бы еще полбеды…

— Господи, ну что такое еще? Я спешу.

— Я оставила утюг на рубашке и отвлеклась…

— Надеюсь, ты не сожгла ее?

— Сожгла, дорогой. Мне так жаль. Пока я искала пуговицы…

— Сэди, ты просто дура! Прикажешь мне лететь в Париж в прожженной рубашке?

— Арнольд, пожалуйста, прости меня! Все потому, что я сама не своя, я буду так по тебе скучать!

Арнольду пришлось надеть другой костюм и другую рубашку — похуже, и это сильно испортило ему настроение. Потом он обнаружил, что его паспорта нет на прикроватном столике, и к тому моменту, когда паспорт нашелся, Арнольд понял, что опаздывает на самолет. В спешке он порезался бритвой и, выбегая из дому к машине, ударился пальцем ноги о столик в холле. Он несся в аэропорт на сумасшедшей скорости.