Чайник, Фира и Андрей: Эпизоды из жизни ненародного артиста.

Осенью 1984 года мне пришлось второй раз в жизни встретиться с Боковым – я должен был показать ему моего брата, которого из-за меня не выпустили вместе с женой в Рим в декабре 1979 года. Убедить его снять с брата опалу. Игорь, как и все новички на Лубянке, оцепенел, а я, как старожил, только посмеивался и ободрял его. Денис встретил нас с замечательным радушием. О делах мы не говорили. Боков только раз взглянул на брата и мгновенно просек, что он не по его ведомству. Мы пили чай и болтали о моем успешном возвращении в музыкальную жизнь. Боков любезно расспрашивал Игоря о его творческих планах и отечески советовал не пропускать в Италии ничего, что будет ценно для его художественного развития. Вскоре Игорь укатил со своей Ниной в Рим.

Срезался

Ноябрь 1984 года. Я первый раз с Наташей за границей. В Польше. Последняя проверка ГБ перед разрешением выезжать вместе с женой в капстраны. Проверяли мою благонадежность в ГДР, в Праге, в Братиславе, затем два раза разрешили съездить в Лондон. Одному! И вот, наконец, вдвоем! Ну да, Польша, конечно, заграница не настоящая, но мы уверены – Польша будет трамплином, с которого мы прыгнем в свободный мир. В феврале следующего, 1985 года – нас ждут концерты и записи в Лондоне. Туда мы тоже поедем вдвоем! Надо только не сорваться в Польше. Восемь концертов всего. Сольная программа.

Первый мой прыжок из совка в свободный мир состоялся в июне 1984 года. Лондон! После почти пятилетних невыездных мучений. Вышел тогда из самолета в аэропорту Хитроу, пролетел доброжелательную таможню, прошел паспортный контроль и встал на движущуюся дорожку. Еду, еду, смотрю по сторонам. Вот он, мой мир, теперь я дома. Странное, щемящее чувство. Попытался вспомнить все, что случилось со мной за долгие годы московского заключения. И не смог! Как будто ластиком стерли воспоминания. Я проснулся в Лондоне после долгого страшного сна. Западный мир принимал меня назад, как своего. Тут все было родное, знакомое, а ТАМ осталось чужое, хоть и миллион раз виденное, пережитое, но незнакомое. А где Родина? Там, где моя свобода. Тогда, на движущейся дорожке в Хитроу, я это ощутил как непреложную истину и единственную правду! Ту Россию, которую до боли люблю – Россию Рахманинова и Скрябина – я унес с собой, не на подошвах моих, купленных в знаменитой сотой секции ГУМа ботинок, а в сердце. Она всегда со мной, во мне.

Пять лет сдерживал слезы, а тут, в аэропорту, как плотину прорвало. Никто, слава Богу, не видел. А если бы и увидел – не полез бы в душу. Великое дело – английские прайвеси и дигнити.

Солнце, черные кэбы, умные, воспитанные лондонские таксисты. Темза, Саут Бэнк. Концерты, концерты. Квин Элизабет Холл, Роял Фестиваль Холл, Национальный Театр. Лондон меня не забыл, билеты распроданы давным-давно. Восторженные крики публики, лестные рецензии в центральных английских газетах… Шумиха. Интервью, фотосессии, шикарные салоны, знаменитости – все это летит мимо меня, как картинки в пестром калейдоскопе. Успех!

Почему же меня это уже не волнует как раньше? И уже больше никогда не будет волновать. Потому что я смертельно ранен и буду подранком до конца жизни. Годы мучений не прошли даром, что-то во мне изменилось. Реальность как бы потеряла власть надо мной. Физика уступила метафизике – меня жгут новые вопросы, ответы на них я буду искать всю мою жизнь.

Вернулся тогда из Лондона в Москву и – новая странность – ощутил безразличие. А что, если снова замуруют? А мне наплевать! Пусть замуровывают, мучают, унижают. Мне все равно. Все равно, где я. Все равно, какая новая гадина царствует теперь в Кремле. В моей душе – пепел. Я прогорел, как бикфордов шнур в мультфильме. В октябре снова съездил в Лондон. Опять один. Острую радость второй раз не испытал. Потому что жена все еще была у НИХ там заложником. И мать. И брат.

Отец Наташи уговорил самое высшее начальство СССР снять с меня опалу. Этот честный человек предложил себя в «гаранты возвращения Гаврилова» и преуспел. Мы с Наташей планировали дождаться разрешения поехать на гастроли вдвоем и остаться в Лондоне. Намеревались оттуда начать борьбу с КГБ за свободное передвижение по планете, мечтали доказать всем, и советским, и эмигрантам, что время невозвращенцев прошло. Алхимова мы в свои планы не посвятили. Это было единственным слабым пунктом нашей «комбинации». Нас мучила совесть. Единственным оправданием для нас служило то, что мы боролись не за «шоколадные конфетки и шампанское», а за выживание, за воздух для дыхания, хотели прорубить окно в мир для советских артистов, за которыми последовали бы и «простые советские люди». Надеялись все потом Наташиному отцу объяснить, попросить прощения и вместе порадоваться успеху. Первую часть задуманного нам удалось осуществить самим с помощью Наташиного отца, вторую часть – освобождение совков – осуществил великий человек Михаил Горбачев. Но свою лепту удалось внести и нам.