Чайник, Фира и Андрей: Эпизоды из жизни ненародного артиста.

События, происходящие тогда на музыкальном фронте, пугали меня. Начался массовый исход музыкантов из совка. В июне сбежала талантливейшая скрипачка Вика Муллова с мужем-дирижером Вахтангом Жордания. Сбежала, несмотря на плотную слежку КГБ. Прикинулась больной после концерта в Финляндии и на арендованной машине пробралась в соседнюю Швецию. Увернулась там от слежки и, наконец, добралась до американского посольства в Стокгольме, откуда ее с мужем отправили в бронированном автомобиле в белых театральных париках на аэродром. Через два дня в Вашингтоне Вика с мужем получили вид на жительство в США.

Последний раз я выступал с Викой в Колонном Зале Дома союзов в День милиции.

Вика кипела. Ее красивые большие глаза сверкали гневом, мощная стройная фигура содрогалась от возмущения.

Мы с ней тогда были малознакомы. Несмотря на это Вику понесло: «Андрей, это невозможно! Я выиграла два конкурса подряд, Сибелиуса и Чайковского, и я не имею концертов ни в СССР, ни за рубежом! На этот год – две поездки в провинцию. В Госконцерте я взятки давать не умею и не желаю! Я этого терпеть не буду!»

Я обустроился в рузском доме Дмитрия Дмитриевича. Ко мне стали заходить соседи-композиторы, они пересказывали фантастические слухи о прекрасном пианисте и моем близком друге Лексо Торадзе.

– Вы слышали, что в Испании пропал Лексо Торадзе?

– Его похитила ЭТА, баскские сепаратисты…

Эта лубянская деза гуляла по совку еще четыре дня. На пятый день Лексо объявился в Америке.

Позвонил оттуда отцу, известному грузинскому композитору, хотел его успокоить. А отец умер сразу после разговора с сыном, от инфаркта.

За полтора месяца на даче Шостаковича я наигрался всласть на теннисных кортах, сбросил лишние килограммы и выучил… но не Хренникова или Свиридова, а новую программу из Скрябина и Рахманинова. Наташа сообщила мне о том, что уже ведутся переговоры о моей поездке в Прагу, якобы только для концерта в посольстве, а на деле – для записи в Праге с EMI Скрябина и Рахманинова.

Наступил долгожданный момент, когда весь партийно-чекистский «низ» моего «дела» был расчищен. Теперь мне предстояло идти «наверх». К Денису Александровичу Бокову. Для знакомства и беседы с глазу на глаз. Алхимов волновался, потому что знал – Денис не прост, а я нетерпелив. Бокову надо было понравиться, то есть обмануть этого прожженного человековеда. Это было очень нелегко.

В начале октября я отправился на свидание с Боковым, на верхний этаж Лубянки. Идти мне пришлось через те самые массивные двери, по той самой лестнице, о которых писал Солженицын. Меня встретили два молодых человека в темных костюмах, и через несколько секунд я оказался перед парадной лестницей Лубянки. Смотрю на эту знаменитую лестницу и цепенею – ведь это она, она самая, из ГУЛАГа.

Ни разу за все эти годы явных и неявных преследований я не испытал чувства страха. И сейчас на Лубянке перед лестницей и свиданием с главным преследователем интеллигенции я проверял себя – нет, страха не было, было какое-то странное чувство озорного куража.

Мальчики на побегушках у Бокова были спортивные, почти балетные. Они порхали по этой страшной лестнице, а там было всего сантиметров по пять с каждой стороны, на которые можно было бы устойчиво поставить ногу, в середине образовался широченный желоб (как трасса для бобслея), выточенный ногами заключенных. Мальчики наслаждались моим изумлением, прекрасно понимая, что у меня на душе. Убежали на полпролета вперед и смотрели, с ослепительной улыбкой, пощелкивая пальцами, как я хромал и корячился.

Вот я уже перед дверью кабинета Бокова. Меня тут же впускают. Захожу. Кабинет отделан дорогим деревом, на стене – Феликс. Обычная киношная мизансцена «на Лубянке». Боков, приветливо улыбаясь, поднимается из-за стола. Рукопожатие. Очень похож на Рихтера. В великорусском варианте. Высокий, широкие плечи, мощная фигура, легкая походка, каре седых волос, обрамляющих внушительный череп. Приглашает сесть. Мы начинаем беседу как старые знакомые.

Я слышал, что Боков был якобы с самого начала против гонений на меня. Может быть, поэтому испытываю к нему нечто вроде симпатии. У меня нет ощущения, что передо мной сидит палач диссидентского движения, генерал армии КГБ. Боков одет в штатское. Элегантные брюки, темный пуловер.

– Ну уж Вы не держите на нас зла!

– Да зачем же.

– Я рад, что начинается новая, добрая страница в Вашей жизни.

– Спасибо, я рад!

– Какие у Вас планы?

– Работа, диски, концерты, хочу наверстать упущенное.

– В добрый час!

– Спасибо, я так Вам благодарен.