Чаинки

Первый день в двух с половиной миллионном Тайюане так и прошел у нас в привыкании к высшему пилотажу при переходах улиц и площадей. Зашли в пару суперпервоклассных отелей, а их десятки в этом далеко не туристском городе.

Мрамор везде, черт побери, бронза, панели всякие буржуазные, фонтаны, гумы в ливреях – все как в Парижах и Лондонах, если не гораздо шикарней. На задах отелей – запыленные кирпичные лачуги, готовые, чувствуется, к сносу. Даже несколько жалко всю эту жилищную нищету с вшивотою – столь безжалостно теснят ее в небытие архитектурно замечательно выглядящие новостройки и всякие потрясные, явно скопированные с гонконгских, билдинги, громады банков и учреждений.

Между прочим, в Китае не видели мы на улицах домов, чьи первые этажи не были бы заняты лавками, магазинчиками и прочими мелкими бизнесами. Ну и, разумеется, полно везде реклам. Их намного больше, чем в Нью-Йорке. Просто нет от них на фасадах домов живого места.

Все в порядке, думаем, с Тайюанем – он растет и преображается на наших глазах к лучшему. Будем теперь в паузах между разъездами и разлетами бродить по разным его закоулкам, музеям, паркам, рынкам, лавчонкам старьевщиков и злачным заведениям.

Напоследок должен сказать, что эти заметки – еще не чашка чая, как говорят китайцы. Это всего лишь небольшая доля чаинок из ситечка для заварки, которую всегда разбавить кипяточком новых подробностей. Тем более сделать это мне очень хочется.

ЧАИНКА ТРЕТЬЯ, ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНАЯ

У китайцев есть поговорочка, необыкновенно роднящая их не только с японцами, но с русскими и англичанами, что свидетельствует о глубочайшем родстве четырех замечательных народов, особенности исторического развития которых, да и бытовая житуха, столь не сходны. В художественном, но слегка цензурованном переводе на наш великий и могучий звучит эта поговорочка так: хрен ли говорить? лучше чая заварить. Пару «чаинок» о моей поездке в Китай, теперь самая пора, так сказать, рассмотреть в заварке воспоминаний, «чаинку» третью, заключительную, хотя все равно «чаинок» в той заварке останется больше, чем было их наговорено. Больше хотя бы потому, что пространство любого воспоминания, в отличие от пространств иных, многомерно. Оно может быть то поверхностным, то глубоким, то широким, охватывающим в объеме своем бездонном черт знает какое количество самых разных подробностей. В общем, хрен ли говорить – лучше чая заварить.

Так вот, если бы меня спросили: что именно в Китае произвело на мою душу самое сильное, самое незабываемое впечатление, я, пожалуй, призадумался бы. Всем нам знакомо нежелание отдать предпочтение чему-либо из того, любимо безо всяких раздумий. Подумав, я решил бы, что все радостные китайские мои впечатления не будут в обиде на предпочтение мною одной их части частям остальным и, уже не задумываясь, ответил бы: сады в Суджоу на юге страны – вот что потрясает в Китае больше всего остального.

Воспоминание так взволновало меня, что прошу позволения на пару минут отвлечься. К слову говоря, после тех двух моих очерков, после двух чаинок, в редакцию «Экслибриса» пришли – наряду с письмами лестными для редакторов Радио и для автора – письма критические.