Чао, Вьетнам

«Нет, все было не зря», – думал я, направляясь в сторону Оперного театра, чтобы съесть чашку ароматного супа фо бо на летней террасе, куда в бытность детьми нас водил отведать мороженого дядя Нам. Мудрость моих наставников, подаривших мне шанс на мирную жизнь в Алма-Ате, где прошли мои лучшие годы, чаяния моих боевых товарищей, павших смертью храбрых на полях кровопролитных сражений, древняя кровь многочисленных верениц моих предков – все это жило и цвело во мне, и, как бы ни сложилась моя жизнь, она в итоге была не такой уж плохой. Мне выпала честь стать свидетелем того, как стремительно меняется мир, как он становится все более единым и глобальным, и, благодаря моим наблюдениям, во мне крепла уверенность, что силы разума и труда все равно в итоге преобразуют человечество к лучшему… С тем, чтобы никогда больше тьма не заволакивала пространство вокруг наших потомков, скрывая от них солнце безоблачного детства. И если верить в это, то все наши усилия и жертвы были отнюдь не напрасными.

Потом я, как и обещал, отправился в Париж поклониться могиле отца на кладбище Пантен и навестить Рене и Софи. Мы встретились с ними на Мадлен, у бывшей Церкви Разума, основанной Наполеоном Бонапартом, кумиром и учителем генерала Зиапа. Они пришли со стороны концертного зала «Олимпия». Не успел я представить им Венеру, как Рене бросился ко мне на шею, чуть ли не сбив меня с ног. Он порывисто обнял меня, и пробормотал:

– Мишель… Мишель, как же ты мог сбежать от нас на целых сорок лет!