«Должен откровенно сознаться, что директивой и запиской я сбит с толку и поставлен в самое неопределенное положение. Я имел честь несколько раз обращаться к командованию фронта с вопросами, касающимися дальнейших операций, и просил не оставлять меня в неведении относительно решений, к которым склоняется командование. Указывая на необходимость удара на север частью сил Южной группы, я одновременно обращал внимание фронта на необходимость надежного обеспечения этой операции со стороны Уфы, откуда, несомненно, противник должен был пытаться нанести нам контрудар. В связи и в соответствии с этим должен был разрешаться, на мой взгляд, и вопрос о расчленении Южной группы…
К сожалению, ваша директива предписала совершенно другое, причем я глубоко не согласен и с основной идеей нанесения удара на север от Бугульмы, ибо уверен, что он в лучшем случае даст лишь отход противника, а не его уничтожение. Удар должен быть нанесен глубже с тем, чтобы отрезать противнику пути отхода на восток. В настоящее же время вы мне предоставили уфимское направление и лишили одновременно всех средств его обеспечения. Неправильность этого решения сейчас же и привела к тому, что вслед за директивой последовала ваша записка, ее фактически отменившая… Я глубоко не согласен с тем, что вы отдаете распоряжения, не только касающиеся армий, но даже дивизий и отдельных бригад. Новая обстановка и новые задания, поставленные вашей запиской, заставляют меня вновь ставить вопрос о формах существования группы и об ее направлениях. Мне представляются два выхода: оставление у меня всех прежних сил, впредь до завершения задачи разгрома противника на путях к Уфе и к прочному обеспечению себя от ударов оттуда, либо отнятие всего этого направления… Если бы вы не нашли возможным согласиться с этим, то я, во всяком случае, настаиваю на выделении из состава 5-й армии 2-й и 25-й дивизий и передаче их мне. Свое теперешнее положение считаю ложным и вредным для дела. Руководство операциями на Уфу должно быть обязательно объединено, в противном случае создается неизбежная двойственность и замедление самих действий. Она уже создается, ибо связь с 5-й армией приходится держать через вас».
Фрунзе не сумел убедить командующего фронтом в необходимости нанести глубокий удар 5-й армией в тыл белой Сибирской армии и одновременно с наступлением Южной группы на Белебей и Уфу завершить уничтожение неприятеля южнее Камы. Однако он сумел добиться пересмотра директивы от 10 мая. Фрунзе вернули 25-ю и 2-ю стрелковые дивизии. Число бригад, действовавших на главном, уфимском, направлении выросло с семи до двенадцати. Командующий Южной группой настоял также на отсрочке наступления 5-й армии на Мензелинск до завершения Белебейской операции.
Чапаев тоже настаивал на энергичных действиях, безостановочном преследовании и быстром разгроме противостоявших его дивизии белых частей. 13 мая он отдал приказ: «Комбригу-74 немедленно, не считаясь ни с какими трудностями, стремительным натиском отбросить противника, который слабыми частями прикрывает путь отступления своих войск. Во время движения 74-й кавалерийский дивизион, не жалея ни себя, ни лошадей, должен пробраться хребтами гор, расстреливая с тыла и фланга задерживающего противника. Около д. Тумбарла-Потаповка у противника два шестидюймовых орудия и два трехдюймовых, которые приказываю во что бы то ни стало захватить». Насчет шестидюймовых орудий Чапаев ошибался: в этом районе арьергарды белых такими мощными артсистемами не располагали, самым крупным калибром у них были 48-линейные (122-миллиметровые) гаубицы и 42-линейные (107-миллиметровые) пушки. Тем не менее приказ Чапаева ярко отражает его решимость покончить с сопротивлением неприятеля.