Чапаев

Фурманов вспоминал, что Фрунзе детально расспрашивал приехавших к нему начдива и комиссара о делах в дивизии, настроениях бойцов, разъяснял цели кампании и всеми способами уводил собеседников от конфликта и выяснения отношений. «Мы пытаемся сами заговорить, наталкиваем на мысль, но ничего не выходит — он то и дело уводит беседу к другим вопросам, переводит разговор на свой, какой-то особенный малопонятный нам путь. И когда сказал, что хотел, выговорился до дна, кинул нам улыбаясь: “А вы еще скандалить собрались? Да разве время, ну-ка подумайте… Да вы же оба нужны на своих постах, не так ли?” Нам стало неловко за пустую ссору, которую в запальчивости подняли в такое горячее время… а он еще шутил — напутствовал: “Ладно, ладно, сживетесь, вояки”. Мы с Чапаевым уходили опять друзьями, речь дорогого товарища утишила наш мятежный дух», — вспоминал комиссар.

Дивизия и ее начальник и комиссар жили не только боями. Слава Чапаева распространилась настолько широко, что жители занятых красными полками сел и деревень обращались к нему за помощью не только в случае конфликтов с красноармейцами и командирами, но и для разрешения бытовых и житейских проблем. В середине мая Чапаев получил «вопиющую жалобу» от председателя совета народных судей Новоузенского уезда Тимофея Спичкина, в которой тот требовал восстановления справедливости и осуждения «воров», которых он якобы разоблачил, будучи народным судьей:

«Прошу вас, товарищ Чапаев, обратить на эту жалобу свое особое, геройское внимание. Меня знают второй год Уральского фронта за честного советского работника, но злые люди, новоузенские воры и преступники, стараются меня очернить и сделать сумасшедшим, чтобы моим заявлениям на воров не придавать значения. Дело обстоит так: 16 воров украли… Когда я, Спичкин, заявил об этом расхищении в Самару, то оставшиеся не арестованными 14 воров (двое арестовано) заявили, что Спичкин сумасшедший, и потребовали врачей освидетельствовать Спичкина. Врачи признали меня умственно здоровым. Тогда 14 новоузенских воров-грабителей сказали: “Мы вам не верим” и отправляют меня в Самару, в губисполком, для освидетельствования через врачей-психиатров. Но, принимая во внимание, что теперь вся правда и справедливость на фронте у героев и красноармейцев, подобных как вы, товарищ Чапаев, — я, Спичкин, вас срочно прошу сделать нужное распоряжение: помочь в Новоузенске арестовать всех перечисленных 14 воров, направить их в Самару для предания суду Ревтрибунала, и за это вам население скажет большое спасибо, так как во мнении народном имя ваше славно как самоотверженного героя и стойкого защитника республики и свобод. Я на вас вполне надеюсь, товарищ Чапаев. Защитите и меня от 16 новоузенских воров-грабителей… Я прошу немедленно арестовать без всякого стеснения всех оставшихся… воров и повторяю… ваше славное имя будет еще славнее за такую защиту населения от мародеров-воров и избавление населения от этих грязных пауков-микробов… Вы, товарищ Чапаев, признанный герой всенародно, и славное ваше имя гремит повсюду — вас поминают даже дети. Я, Спичкин, также признанный герой в искусстве гражданском. У меня также есть великие порывы к славе и доблестям. Прошу вас этому верить! Вы убедитесь в этом на деле. Я, Спичкин, воплощенная огненная энергия и воплощенный труд. Считал бы за счастье видеть вас лично, а вам познакомиться со мною, Спичкиным. Будучи от природы человеком кристальной честности, любя народ, за который отдавал душу… я желал бы немедленно стать вашею правою рукою и свою огненную энергию отдать для вашего военного дела по отражению всеми ненавидимого бандита — Колчака. Прошу вас немедленно принять меня в ряды Красной Армии добровольцем, в славный ваш полк по имени Стеньки Разина».

Стилистика письма отражает если не сумасшествие автора, то его болезненное состояние, похожее на манию преследования или психоз, вызванный жизненными неприятностями. То, что Спичкин обращается за помощью именно к Чапаеву как к представителю высшей инстанции, способному наказать виновных в незаслуженных преследованиях и злоключениях заявителя, отражает сложившееся среди многих в Поволжье представление о начдиве.

Вполне вероятно, порывистый и справедливый Чапаев пытался помочь Спичкину. Как отмечал Фурманов: «Он по-детски верил слухам, всяким верил — и серьезным, и пустым, и чистейшему вздору. Верил тому, что в Самаре на паек выдают по десять фунтов махорки, а вот на фронте и осьмушки нет. Верил, что в штабе фронта или армии идет день и ночь сплошное и поголовнейшее пьянство, что там одни спецы-белогвардейцы и что они ежесекундно нас предают врагу. Верил, что тиф разносят птицы, верил, что сахар растет чуть ли не целыми головами… Он был доверчив, как малое дитя. Оттого и сам много страдал, но перемениться не мог. Только одному он не верил никогда: не верил тому, что у врага много сил, что врага нельзя сломить и обернуть в бегство».

Чапаевцы вошли в Белебей позже других частей. Как вспоминал Николай Хлебников: