Чапаев и пустота

После холодного ветра, продувшего меня на площадке, теплый воздух купе был удивительно приятен. Мне даже стало чудиться, что он больше походит на воду, и я наконец беру горячую ванну, о которой мечтал уже столько дней. Когда это ощущение стало абсолютно реальным, я понял, что засыпаю. Об этом можно было догадаться и по тому, что вместо Шаляпина граммофон вдруг заиграл ту же фугу Моцарта, с которой начался день. Я чувствовал, что засыпать мне ни в коем случае не следует, но поделать уже ничего не мог и, оставив борьбу, полетел вниз головой в тот самый пролет пустоты между минорными звуками рояля, который так поразил меня этим утром.

4

– Эй! Не спите!

Кто-то осторожно тряс меня за плечо. Я приподнял голову, открыл глаза и увидел совершенно незнакомое лицо – круглое, полное, окруженное тщательно ухоженной бородкой. На нем была приветливая улыбка, но, несмотря на это, оно не вызывало желания улыбнуться в ответ. Я сразу же понял, отчего. Дело было в сочетании этой ухоженной бородки с гладко выбритым черепом. Склонившийся надо мной господин напоминал одного из тех торгующих чем попало спекулянтов, которые в изобилии появились в Петербурге сразу же после начала войны. Как правило, это были выходцы из Малороссии, которых отличали две основных черты – чудовищное количество жизненной силы и интерес к последним оккультным веяниям в столице.

– Владимир Володин, – представился человек с бородкой. – Можно просто Володин. Поскольку вы решили в очередной раз потерять память, впору знакомиться заново.

– Петр, – сказал я.

– Вы лучше не делайте никаких резких движений, Петр, – сказал Володин. – Вам, пока вы еще спали, вкололи четыре кубика таурепама, так что утро у вас будет хмурое. Если вещи или люди вокруг будут вызывать у вас депрессию и отвращение, не удивляйтесь.

– О, – сказал я, – милый мой, я уже давным-давно этому не удивляюсь.

– Нет, – сказал он, – я имею в виду вот что. Вам может показаться, что ситуация, в которой вы находитесь, невыносимо омерзительна. Невыразимо, нечеловечески чудовищна и нелепа. Совершенно несовместима с жизнью.

– И что?

– Не обращайте внимания. Это все от укола.

– Попробую.

– Вот и отлично.

Я вдруг заметил, что этот Володин совершенно гол. Больше того, он был мокр и сидел на корточках на белом кафельном полу, куда с него обильно капала вода. Но самым невыносимым во всем этом зрелище была какая-то расслабленная свобода его позы, трудноуловимая обезьянья непринужденность, с которой он упирал в кафель длинную жилистую руку. Причем эта непринужденность как бы давала понять: мир вокруг таков, что для крупных волосатых мужчин естественно и нормально сидеть на полу в таком виде, а если кто-то думает иначе, то ему в жизни придется нелегко.

Видимо, слова насчет укола были правдой. С моим восприятием действительно творилось что-то странное. Несколько секунд Володин существовал в нем сам по себе, без всякого фона, словно фотография в виде на жительство. Уже рассмотрев его лицо и фигуру во всех подробностях, я вдруг задумался над тем, где все это происходит. И только после того как я подумал о месте, где мы находимся, это место возникло – такое, во всяком случае, у меня осталось чувство.

Вокруг нас была большая комната, вся выложенная белым кафелем, на полу которой стояло пять чугунных ванн. Я лежал в крайней; вода в ней, как я вдруг с отвращением понял, была довольно холодной. Одарив меня последней ободряющей улыбкой, Володин повернулся на месте и с отвратительной ловкостью прямо с корточек запрыгнул в соседнюю ванну, почти не подняв при этом брызг.

Кроме Володина, в других ваннах лежали еще двое – длинноволосый голубоглазый блондин с редкой бородкой, похожий на древнеславянского витязя, и темноволосый молодой человек с несколько женственным бледным лицом и чрезмерно развитой мускулатурой. Они выжидающе глядели на меня.

– Похоже, вы действительно нас не помните, – сказал бородатый блондин через несколько секунд тишины, – Семен Сердюк.

– Петр, – ответил я.

– Мария, – сказал молодой человек из крайней ванны.

– Простите?

– Мария, Мария, – повторил он с явным неудовольствием. – Такое имя. Знаете, был такой писатель – Эрих Мария Ремарк? Меня в честь него назвали.

– Не доводилось, – ответил я. – Это, наверно, из новых.

– А еще был такой Райнер Мария Рильке. Тоже не слыхали?

– Отчего, про этого слышал. Даже знаком-с.

– Ну вот, он был Райнер Мария, а я – просто Мария.

– Позвольте, – сказал я, – кажется, я узнаю ваш голос. Это не вы случайно рассказывали эту странную историю про самолет, про алхимический брак России с Западом и так далее?

– Я, – ответил Мария, – а что вы в ней находите странного?

– Да в целом ничего, – сказал я, – но я отчего-то решил, что вы женщина.

– В некотором роде так и есть, – ответил Мария. – Как говорит наш хозяин, моя ложная личность, безусловно, женщина. А вы случайно не гетеросексуальный шовинист?

– Ну что вы, – сказал я. – Меня просто удивляет, как легко вы соглашаетесь с тем, что эта личность ложная. Вы на самом деле в это верите?