Чапаев и пустота

– Мы воевали, – сказала Анна. – Вы хорошо зарекомендовали себя в боях, очень сблизились с Чапаевым. Говорили с ним ночи напролет. Ну а потом вас ранило.

– Интересно, о чем же это мы говорили?

Анна выпустила в потолок тонкую струйку дыма.

– Почему бы вам не дождаться его самого? Я догадываюсь о примерном содержании ваших бесед, но не хотела бы вдаваться в подробности. Это касается только вас двоих.

– Но хотя бы в общих чертах, Анна, – сказал я.

– Чапаев, – сказала она, – один из самых глубоких мистиков, которых я когда-либо знала. Я полагаю, что в вашем лице он нашел благодарного слушателя и, возможно, ученика. Больше того, я подозреваю, что несчастье, которое с вами произошло, некоторым образом связано с вашими беседами.

– Ничего не понимаю.

– Это неудивительно, – сказала Анна. – Он несколько раз пытался говорить со мной, и я тоже ничего не поняла. Единственное, в чем я уверена, это в том, что за несколько часов он способен довести доверчивого собеседника до полного сумасшествия. Мой дядя очень необычный человек.

– Так он ваш дядя, – сказал я, – вот оно что. А я уже начал полагать, что вас с ним связывают узы иного рода.

– Да как вы… Впрочем, думайте, что вам угодно.

– Ради Бога, извините, – сказал я, – но после ваших слов о раненом кавалеристе я решил что вас, возможно, интересуют кавалеристы здоровые.

– Еще один хамский пассаж, и я полностью потеряю к вам интерес, Петр.

– Значит, вы его все-таки ко мне испытываете. Это утешает.

– Не цепляйтесь к словам.

– А почему я не могу цепляться к словам, которые мне нравятся?

– Просто из соображений безопасности, – сказала Анна. – За то время, пока вы лежали без сознания, вы сильно поправились, и они могут не выдержать вашего веса.

Она явно могла за себя постоять. Но все-таки это было чуть слишком.

– Моя милая Анна, – сказал я, – я не понимаю, зачем вы так стараетесь меня оскорбить. Я абсолютно точно знаю, что вы притворяетесь. На самом деле вы ко мне неравнодушны – я это понял сразу, когда пришел в себя и увидел вас возле своей кровати. И вы не представляете, до чего я был тронут.

– Я боюсь, что вы будете разочарованы, если я расскажу вам, почему я там сидела.

– Вот как? Какие же могут быть мотивы, чтобы сидеть у кровати раненного, кроме искренней… ну, не знаю – заботы?

– Право же, мне неловко. Но вы сами напросились. Жизнь здесь скучна, а ваш бред был крайне живописен. Признаться, я приходила иногда послушать – приходила просто от скуки. То, что вы говорите сейчас, вызывает во мне куда меньше интереса.

Такого я не ожидал. Чтобы прийти в себя, я медленно сосчитал до десяти. Потом еще раз. Это не помогло – я ощущал к ней ясную и чистую ненависть высшей пробы.

– Вы не дадите мне одну из ваших сигареток?

Анна протянула мне открытый портсигар.

– Благодарю, – сказал я. – С вами очень интересно беседовать.

– Вы находите?

– Да, – сказал я, чувствуя, что сигарета дрожит в моих пальцах, и раздражаясь от этого еще сильнее. – Ваши слова будят мысль.

– Каким образом?

– Вот, например, несколько минут назад вы подвергли сомнению реальность сирени, в которой утопает этот город. Это неожиданно и вместе с тем очень по-русски.

– Что же вы видите в этом специфически русского?

– А русский народ давно понял, что жизнь – это сон. Вы знаете значение слова «суккуб»?

– Да, – сказала Анна с улыбкой, – кажется, так называется демон, который принимает женское обличье, чтобы обольстить спящего мужчину. А какая тут связь?

Я еще раз сосчитал до десяти. Мои чувства не изменились.

– Самая прямая. Когда на Руси говорят, что все бабы суки, слово «сука» здесь уменьшительное от «суккуб». Это пришло из католицизма. Помните, наверно – Лжедмитрий Второй, Марина Мнишек, кругом поляки, одним словом, смута. Вот оттуда и повелось. Кстати, и панмонголизм того же происхождения – как раз недавно про это думал… Да… Но я отвлекся. Я хотел только сказать, что сама фраза «все бабы суки», – я повторил эти слова с искренним наслаждением, – означает, в сущности, что жизнь есть сон, и сирень, как вы сказали, нам только снится. И все с-суки тоже. То есть я хотел сказать – бабы.

Анна затянулась сигаретой. Ее скулы чуть порозовели, и я не мог не отметить, что это чрезвычайно идет к ее бледному лицу.

– Я вот думаю, – сказала она, – плеснуть вам шампанским в морду или нет?

– Даже не знаю, – ответил я. – Я бы на вашем месте не стал. Мы пока еще не настолько близки.

В следующий момент веер прозрачных капель врезался мне в лицо – ее бокал был почти полон, и она выплеснула из него шампанское с такой силой, что на секунду я ослеп.

– Извините, – растерянно сказала Анна, – но вы сами…

– Ничего, – ответил я.