Чапаев. Мятеж

Утром проводим общее собрание полка, точно выясняем его настроение, обрисовываем ему создавшуюся обстановку и устанавливаем: можно с такою силой идти в поход или нельзя? Если можно – выступаем в полдень. До Верного не доходим, останавливаемся за несколько верст и вызываем к себе навстречу всех, кто с нами: часть караульного батальона, одумавшиеся команды особого отдела и ревтрибунала, партшколу, – разумеется, тайком послав заранее в Верный свою связь. Посылаем на Верный разведку. А дальше, если это потребуется обстановкой, открываем непосредственно действия.

На этом плане сошлись. Часа два-три решили соснуть. Приткнулись тут же, в штабе: на лавках, на окнах, у стола, на полу, – где кому любо. В окна широкой мутной волной вплывали предрассветные сумерки. Было холодно. Мы ежились в куртках и шинелях. Жадно курили, согреваясь махорочным дымом. Усталость брала свое, переборола стужу, и скоро один за другим все позасыпали.

Полк расположился тут же, у Карасука, на зеленой поляне, на берегу старинного, глухого, в тину затянутого пруда. Зеленью-зеленью, сочными травами, садами и густыми аллеями рано поутру пробирались мы к нему из промахоренного неприютного штаба полка. Бойцы давно на ногах, – они подымаются вместе с солнцем. Одни крутятся вокруг коней: чистят, моют, скребут скребницами, охорашивают любовно, подравнивают бережно хвосты, расчесывают с ухмылкой густоволосые гривы, другие чинят седла, подшивают и заматывают всякие дыры, перетягивают и увязывают расползшиеся концы, продергивают разные ремешки, постукивают, прихлопывают, рвут зубами, сосут и мусолят, причмокивают, смачно и густо сплевывают опачканную каштановую слюну; иные кучками на лужайке – греют воду, махорят, здоровенно хохочут, балагурят безмятежно.

– Товарищи, всем сюда, на эту луговину – айда скликать! Командир полка требует.

Эх, загудело, заревело, заухало по аллеям, по кустарникам! И бегом, вприпрыжку, как беспокойные жеребята, и тихой развалкой, со всех сторон собирались бойцы. А когда собрались, обступили, – Лопатин сказал:

– Товарищи! К нам приехали начальник дивизии и председатель военного совета – они вам расскажут о том, что в Верном. Слово имеет товарищ… (он назвал мою фамилию).

И вот снова на самодельной трибуне – маленьком деревянном ящике. Снова перед лицом красноармейской массы. Снова речь о мятеже.

Но это уж вовсе, вовсе новая, иная обстановка, иная среда: это свои ребята, и к ним мы – за помощью. Нужна ли и здесь, как в крепости, увлекающая, раздражающая, пронзительная демагогия? Надо ли уговаривать, подбивать и взвинчивать на высокую ноту? Нет. Нужды (пока) в этом нет. Ценнее, надежнее, крепче будет – ежели не к сердцу, не к чувствам у них постучаться, а к разуму, если убедить их, что нельзя иначе поступать, как тронуться на Верный и кончить врага. Вот ежели этот способ – убеждением – не поможет, тогда дело иное: тогда, может быть, и демагогию, в интересах дела, надо будет спустить с цепи.

Выслушали бойцы в глубоком молчании, серьезно и сосредоточенно все, что рассказал я им про Верный. Когда заканчивал и говорил о том, что надо спасать Советскую власть, что надо с взбунтовавшимися говорить языком огня, штыка и сабель – взвыли ребята:

– На Верный… на Верный…

– Идти немедленно, чего ждать…

– Мы им, сволочам, дадим против Советской…

Даже китайцы, киргизы, мадьяры – и те вопили зычно, хотя половину, может, и не поняли из того, что им говорили:

– Саветски… Саветски!.. – кричали они, сверкая зловеще угольками раскосых глаз.

Выступили представители полка; они только что из Верного. Туда их полк услал вчера, наказал передать мятежникам, что крепко стоит за Советскую власть и не потерпит дальше мятежа.

– А они нам, товарищи, и говорят, – передавали делегаты, – убирайтесь вы, сукины дети, прочь; вас никто, поди, и не выбирал, сами наехали, коммунисты наслали… Мы с вами и говорить-то не будем да не хотим, а вот полк придет – со всем с им говорить хотим… Так и уехали…

Пуще прежнего заволновались бойцы.

– Наших делегатов не признавать? Наших делегатов прогонять? Ах ты, стервецы такие… Ну, мы покажем, как с четвертым полком говорить надо…

Здесь много уверять не требовалось. Положение ясное. Настроение полка, – как и надо.

Дальше ни к чему медлить, надо готовиться в поход. Но все построить с таким расчетом, чтобы под Верным очутиться лишь ввечеру.

Бочаров в это время уже был в 26-м полку. Он дал знать, что настроение среди бойцов хоть и не столь надежное, как в 4-м, но временно переломлено в нашу пользу, и поддерживать мятежников там пока что не собираются. Мы дали распоряжение подтягивать 26-й ближе на Верный, за 4-м по пути.

Полк собирается в поход. По улицам Карасука носятся всадники, гикают, свищут, кричат, ищут своих, находят, вновь теряют и снова ищут, свищут и скачут, скачут и свищут. Тот кому-то забыл сказать, тот забыл что-то взять, у каждого нашлось свое последнее срочное дело, – и до тех пор в последние минуты будут бешено метаться, пока не промчится команда командира.