Чапек. Собрание сочинений в семи томах. Том 1. Рассказы

— Уже заметили, — задумчиво проговорил человек, — значит, состояние у вас такое же, как у меня.

— Какое?

— Нет ничего мучительнее ожидания, — ответил человек.

— Но какое у меня состояние?

— Вам тяжко. Тяжко ждать. Что бы ни произошло — все равно это освобождение. Нет ничего мучительнее ожидания.

— Зачем вы мне об этом говорите?

— Просто потому, что ждать действительно тяжело. Вы, как и я, разглядывали лицо, нарисованное на полу грязью и плевками; и вас томило ожидание. Нет ничего мучительнее настоящего.

— Отчего?

— Оттого, что ждать тяжко. — Человек умолк и уставился в землю.

— Куда вы едете? — немного погодя спросил Заруба.

— Куда глаза глядят, — рассеянно ответил незнакомец. — Лишь бы отвлечься. Часто встречаются красивые места. Едешь-едешь, ничего уже не ждешь и вдруг — такой прекрасный уголок. Представьте себе речку, или родник в лесу, либо дети, то есть нечто неожиданное и прекрасное. И вы в полном изумлении осознаете, что это и есть счастье.

— А что такое счастье?

— Да ничто. Просто его встречаешь. Словом, это нечто удивительное. Вы когда-нибудь думали о языческих божествах?

— Нет, никогда.

— А дело было так: никто их не ждал — но они вдруг объявлялись: где-то в кустах, в воде, а может, в пламени костра. Оттого они и были так прекрасны. О, если бы я мог это выразить! Если бы мог!

— Почему вы вспомнили о богах?

— Просто так. Счастье нужно встречать случайно и с лета. Счастье — это такой редкий случай! Такая неожиданность, что невольно воскликнешь: «Ах, вот это приключение!» С вами случалось такое?

— Случалось.

— И тогда вам представляется, что это сон. И самое прекрасное — похоже на приключение. Там, где любовь перестает быть приключением, она становится мукой!

— Но отчего это, отчего?

— Не знаю. Любовь не могла бы длиться, если бы не становилась мукой. Вы помните, у древних одно и то же слово обозначало счастье и случай. И слово это было именем богини.

«Фортуна, — с тоской подумал Заруба. — Если бы только она встретилась мне теперь! Но трудно рассчитывать на Фортуну!»

— Ждать трудно, — снова проговорил человек, — трудно и мучительно; чего бы вы ни ждали, вы ждете единственного: конца ожидания, освобождения от ожидания. Ждать так тяжко, что чего бы вы ни дождались, это уже не принесет ни наслаждения, ни счастья, это будет само по себе удивительно и печально, пронизано болью ожидания — не знаю, как тут выразиться. Таково всякое искупление: оно никогда не бывает настоящим счастьем.

«Зачем он все это говорит? — подумал Заруба. — Неужто я не буду счастлив, если дождусь?»

— Люди ждали самого бога, — продолжал незнакомец, — а что за человек явился избавить их от ожидания! Он не был ни пригож, ни приметен с виду, никудышный из никудышных, страстотерпец; он нес недуги наши, страдал нашими печалями, словно и не был богом.

— К чему вы говорите об этом?

— Ожидание — ах, как тяжело ожидание! Даже бога оно сломит и унизит. Долгие годы люди ждут счастья, большого и прекрасного события, и наконец оно приходит — крохотное, убогое, словно печаль; но вы говорите: «Да, господи, это то, чего я столько лет ждал! В этом мое искупление».

— Что вы хотите сказать?

— Я понимаю это так: единственная награда за ожидание — конец ожидания, и только поэтому ждать стоит. И только поэтому ждать нужно. В этом смысл нашей веры.

— Какой веры?

— Любой, — ответил человек и умолк.

Люди, спавшие в коридоре, пробуждались, расхаживали мимо них. Беззубая девчушка уснула на руках у матери, скрывшись под ее шалью. Жизнь пробудилась, она была бесцельной и нескладной, но она началась и уже не могла замереть.

— А что вы имели в виду, когда вспомнили о богах? — громко спросил Заруба у незнакомца.

— Они были прекрасны, — ответил человек, — достаточно было везения либо случайности — и ты мог их увидеть и сам немножко стать богом. Вот я и думаю: удивительное дело — счастье, диво дивное — красота и счастье, — оттого они и могут случиться лишь по чудесной случайности. Но ожидающий всегда ждет чего-то, что должно произойти; должно наступить нечто такое, что завершит его ожидание. Право, каждый чего-нибудь ждет… и вы тоже; мы сошли со стези радости, чтобы дождаться великого. Ах, ждать — это страшное напряжение, почти как религия. Но чем больше мы ждем… Пускай же приходит что угодно, все равно это будет искупление. Смотрите, уже рассвело…

На вокзал хлынул поток людей — со смехом, кашлем и гомоном. Гомон большой метлой пронесся по коридору, смел слежавшуюся тишину и овеял пропыленные голоса. Пассажиры поднимались с лавок, стряхивали путы сна и оглядывали друг друга без неприязни, словно совместный ночлег объединил их.

А на улице, за окнами, занимался день.

Незнакомец, разговаривавший с Зарубой, затерялся между людьми. Снова толпа, билеты, крик и звонки. Черный и грохочущий поезд въехал на вокзал, всосал толпу, посипел, выдохнул пар и рванулся к цели. «Господи, только бы побыстрее, — думал Заруба, — еще не все потеряно; пока еще есть надежда».

На помощь!