Чаплыгин

Это завещание читал над могилой Марии Александровны Семашко, о нем потом говорила вся Москва. На простом бумажном листке остались пятна расплывшихся чернил — то ли от крупных теплых снежинок, падавших на могилу, то ли от выпавших из глаз народного комиссара редких слез.

Завещательница умерла 94-летией старухой, но рука ее, рука „женщины-врача первого призыва“, не дрожала.

Приютила жену Сеченова Центральная комиссия по улучшению быта ученых, учрежденная В. И. Лениным по предложению А. М. Горького. Комиссия предоставила ей комнату в Доме ЦЕКУБУ для престарелых ученых в пожизненное владение.

Сергей Алексеевич присутствовал на похоронах не только как хороший знакомый Сеченовых. С первых дней существования ЦЕКУБУ он стал заместителем председателя жилищной секции комиссии, а вскоре его избрали председателем кооперативного жилищного товарищества научных работников.

Вероятно, что в те первые годы Советской власти именно жилищная секция создала популярность ЦЕКУБУ. Комиссия брала на учет не одних только научных работников. Она распространила свою охрану на интересы писателей, деятелей искусства.

Жилищная секция, вернее, Сергей Алексеевич провел, например, постановление Совета Народных Комиссаров о жилищных правах членов ЦЕКУБУ. Так назывались лица, взятые на учет комиссией. Членам ЦЕКУБУ предоставлялось преимущественное право на занятие освободившейся комнаты в коммунальной квартире. Член ЦЕКУБУ имел право запрещать вселение в квартиру, где он жил, новых жильцов. Народные суды, безусловно, решали возникавшие споры в пользу ЦЕКУБУ.

Постановление правительства и „охранные грамоты“ ЦЕКУБУ имели в те годы двойное и очень большое значение. Они содействовали не только бытовому, материальному, но и моральному улучшению условий жизни интеллигентных тружеников в Советской России.

Сергей Алексеевич это хорошо понимал. Он постоянно подчеркивал в своих деловых выступлениях необходимость улучшения условий творческой работы интеллигенции и восстановления полного доверия к ней.

Он мог работать в любой обстановке, за любым столом, лишь бы на нем помещался лист бумаги и перо с чернильницей.

Его можно было прервать среди самой серьезной работы для совершенно ничтожного вопроса, и он выслушивал Дочь или забежавшую на минуту ее подругу, а потом обсуждал с ними покупку какого-нибудь платка или косынки и давал свой совет:

— Носите, и вовсе недорого заплатили! Вещь стоящая!

Девицы с повеселевшими лицами уходили, а Сергей Алексеевич возвращался к своим формулам и продолжал работу.

Он всемерно поддерживал начавшуюся тогда пропаганду научной организации труда, но сам он никогда не имел даже твердо установленных часов для своей собственной работы. Он обходился без справочников, записных книжек, блокнотов, расписаний — все, что было нужно ему, хранила его феноменальная память. С такой памятью не найдешь и двух людей на планете. Остальным необходим умный, обдуманный и неизменяемый порядок дня. И Сергей Алексеевич часто затевал с сотрудниками, товарищами по академии разговор о том, как они работают, какой опыт их можно было бы перенять.

Оказалось, что у Вернадского, которого Сергей Алексеевич почитал за идеал настоящего ученого, была своя, домашняя хорошая справочная библиотека: словари, Британская энциклопедия, Брокгауз-Ефроц, биографический словарь ученых, словари языков, справочники по отдельным наукам; библиотека классиков русской и иностранной литературы. Вернадский читал на всех славянских, романских и германских языках. Кроме того, у него велось несколько картотек. При лаборатории геохимических проблем отдельный сотрудник вел большую картотеку, в которую должны быть занесены все анализы живых организмов — животных и растений.

Картотеку по истории знаний непрерывно пополнял сам Вернадский. Он же вел картотеку изменений и добавлений к своей книге „Очерки геохимии“ и хронологическую картотеку о „Пережитом и передуманном“.

На вопрос о распорядке дня Владимир Иванович отвечал, что распорядок этот менялся у него в разные возрасты жизни. Ночами он никогда не занимался, но в молодости работал до часу-двух ночи. Вставал всегда рано. Никогда не спал днем и никогда$7

Наилучшим видом отдыха он считал прогулки пешком, в лодке, поездки за границу. До революции ездил каждый год, иногда несколько раз в год.

В центре его семьи на первом месте стояла всегда его научная работа. Но он принимал большое участие в общественной жизни, в научных обществах, в политической жизни, вел всегда большую переписку как в России, так и за границей.

— Думаю, что наиболее ценное в организации моего труда — систематичность и стремление понять окружающее, — сказал он, — кроме того, я прядаю огромное значение вопросам этики. Огромное значение имела в моей жизни экспериментальная научная работа. Конечно, я пользовался и руками помощников, руководя работой. Но несколько часов проводил в лаборатории, работая сам. Руки мои, как экспериментатора, были средние, — признался он, — больше давали идеи. Но собственная работа всегда была мне дорога…