Чаплыгин

— Квартира на Красном проспекте, пять комнат, думаю, вас с семьей устроит, — говорил он, присаживаясь, наконец, к столу. — Да что это у вас, уважаемый Сергей Алексеевич, я вижу, во рту один зуб остался? Как же это вы так…

— Да вот зубами-то все некогда было заняться… — улыбаясь, отвечал ученый.

— Ну теперь займетесь здесь у нас.

Секретарь обкома вторично вынул из кармана коробку «Казбека» с папиросами, но снова опустил ее в карман и простился.

А на другой день утром в гостиницу явилась чуть ли не целая стоматологическая поликлиника, чтобы готовить зубные протезы московскому гостю. Прибывший со стоматологами лучший терапевт города, послушав сердце гостя и померив давление, отпустил зубную поликлинику, рекомендуя подождать с зубами, пока больной не подлечит сердце.

В течение нескольких часов Сергею Алексеевичу были устроены все условия для работы: врачебное наблюдение, полное питание из столовой обкома, переезд из гостиницы в собственную квартиру, средства связи.

На другой день, взглянув на отведенную для постройки новой лаборатории территорию авиационного института, познакомившись с людьми, Сергей Алексеевич увидел, что все кругом горело желанием действовать и стояло почти без движения, не зная, с чего начать.

Сергей Алексеевич начал с того, что утвердил в своей нестаревшей памяти имена, должности, адреса, телефоны всех нужных ему людей. Через несколько часов все знали, кому что делать, с чего начинать, и все задвигалось кругом, точно окропленное живой водой. Сергей Алексеевич имел привычку брать телефонную трубку левой рукой, чтобы можно было, разговаривая, писать правой. Письма адресовались заместителю наркома Яковлеву, телефон соединял с секретарем обкома.

Сергей Алексеевич любил представительствовать и умел это делать. Все в нем самом как бы самой природой было предназначено для этой цели: мощная фигура, не потерявшая стройности и в поздние годы жизни, огромная голова мыслителя, закинутая на правую сторону шапка густых, белых от седины волос, спокойный, глубокий взгляд, неторопливая, сдержанная речь ученого, непререкаемый авторитет человека, долго и много управлявшего и руководившего другими.

Под стать внешности формировались в нем и основные черты характера. Он был беспристрастен, суров, умел все понимать с первых слов, никогда не колебался в решениях, не отменял обещаний и не изменял себе в прямоте и твердости. Его принципиальность не знала границ: он ненавидел ложь, нечестность, донос, предательство. И способен был не подать руки самому близкому человеку, нарушившему, по его убеждению, известный кодекс чести.

Сергей Алексеевич представлял в Новосибирске не только советскую теоретическую и прикладную механику, выражением успехов которой были сходившие с авиационного завода Новосибирска новые боевые машины, сражавшиеся с немцами на всех фронтах. Он представлял золотой фонд русской советской науки, ее славу, мощь и непобедимость. Вот почему так авторитетно было каждое слово московского гостя, каждое указание, каждый совет. И в самой Москве Сергей Алексеевич не чувствовал себя так на месте, как здесь.

— Какой ты старик? — говорил ему сын. — Ты моложе всех нас! У меня все из рук валится, а ты забираешь все городское хозяйство в свои руки…

Давняя привычка работать при любых условиях в эвакуации становится счастьем. Веселая, жизнерадостная портниха, примерявшая Ольге Сергеевне костюм для выступления в клубе, говорила ей:

— А мне что? Я умею шить. Иголку взяла с собой и где угодно найду себе работу. Сяду на тумбу и буду шить. В деревне у меня очередь будет стоять!

Однако, когда пришли вести о разгроме фашистов под Москвой, началась стихийная реэвакуация в столицу, неудержимая и властная.

В марте 1942 года возвратился в Москву А. С. Яковлев. Вслед за ним выбыл туда же Юрий Сергеевич. Руководитель его, профессор, ныне академик Леонид Иванович Седов, у которого он проходил аспирантуру, Москвы не покидал и продолжал работать в гидроканале ЦАГИ, изучая гидродинамические силы, действующие на днище лодки при посадке гидросамолетов на воду.

Леонид Иванович имел высокое мнение о своем аспиранте и остается при этом мнении до сих пор.

— Сейчас, — говорил он нам, — Юрий был бы профессором, членом-корреспондентом Академии наук, быть может, академиком…

— Даже без отца? — не без лукавства спрашивали мы.

— Даже без отца, — подтвердил он. — Юрий был не средний, не рядовой ученый. У него был талант…

Сергей Алексеевич проводил сына без слез и наставлении, хотя и понимал бесплодность расчетов на логику событий.

— Я хочу только одного, — сказал он твердо и мужественно, — дожить до нашей победы над фашизмом!

И он ждал этой победы с уверенностью человека, что иначе вообще никак не может быть.

Жить в наилучших, но все же временных условиях можно день, два, пять, неделю, месяц. Но внутренняя незащищенность от вмешательства новых людей, как непреходящие дожди, начинает угнетать своей стихийностью. Сергей Алексеевич мало это чувствовал, занятый делом. Евдокия Максимовна забывалась в своем хозяйстве.