Чардаш смерти

– За нами кто-то едет, – буднично проговорил Лаврик и тряхнул вожжами.

Все примолкли, прислушиваясь. Ромка слышал только глухое пык-пык-пык да стук собственного сердца.

Кобыла начала уставать, снова перешла на шаг и в ответ на понукания Лаврика лишь ниже опускала голову. Табунщиков, Низовский и Ромка соскочили с саней. Медленный снежок ложился на санный след со странным, размеренным стуком, словно кто-то ударял ладонью по промёрзшему бревну. Часто-часто ударял.

– Говорю же, за нами едут, – Лаврик говорил тихо, но его слова услышал каждый. – За нами гонятся, командир.

Ответом ему стал хлопок.

– Стреляют, – сказал Лаврик. – Метров двести сзади. Командир, они нагонят нас.

Родион Петрович обогнал сани, подскочил к кобыле и схватил уздечку.

– Тпру-у-у!

Лаврик натянул вожжи.

– Родион Петрович, вы что?!

– Тяпа, вылезай из саней. И ты, Лавр. Боец Саврасов! Роман Юльевич!

– Я!

– Доверяю вам жизнь своей дочери!

– Папа!

– Боец Гаврин!

– Я! – Лаврик соскочил с передка.

– Вы возглавляете группу. Следуете в пешем строю до деревни Девица. Там дислоцируетесь. Топите печь, согревайтесь до нашего с Андреем Давидовичем прибытия.

– Есть! У меня там и самогон припасён.

– Отставить самогон, боец Гаврин.

Не об этом ли, припрятанном в запечье самогоне, рассказывал Лаврик в Борисоглебской школе диверсантов? Самогон будто бы приготовила престарелая тётка Лаврика ещё в то время, когда немецкие танки утюжили чернозёмы Харьковской губернии. Неужели он до сих пор сохранился? Вот бы сейчас погреться!

– Боец Саврасов, до нашего прихода никакого самогона! Я рассчитываю на вашу сознательность! – Красный профессор любил щеголять умением угадывать тайные помыслы своих учеников.

– Да я и не думал. Я не пью!

– Боец Табунщикова…

– Папа!

– На морозе чур не целоваться!

– Смотрите! – прошептал Низовский.

Все обернулись в ту сторону, куда указывал старый интеллигент. Голубоватая дорожка санного следа ещё извивалась между стволов. Снег валил всё гуще, размывая следы полозьев. Тощий конь грязно-белого окраса ставил длинные ноги, подобно цирковой танцовщице, ровнёхонько в санный след. Он трусил неспешной рысью, повторяя траекторию движения саней. Животное, низко склонив сухую голову, с пёсьей повадкой, будто принюхивалось к следам. Всадник же в огромной лохматой шапке и длинном, закрывающем голенища валенок зипуне смотрел прямо на них. Приклад карабина он держал под мышкой. Ромка сам не свой от изумления несколько долгих мгновений рассматривал черное дуло.

– Боец Гаврин! Марш! – прошептал Родион Петрович, и Лаврик с бесшумной сноровкой заядлого лесника исчез за ближайшей ёлкой. – Табунщикова и Саврасов! За ним!

Ромка схватил Октябрину за шиворот и дернул за собой, но не сильно. Она не должна упасть, она не должна изнемочь. До Девицы ещё километров восемь, а снег становится всё глубже, и, кажется, поднимается ветерок, а часть их пути пролегает через поле. Ромка бежал, время от времени подталкивая Октябрину в поясницу. Лес становился всё гуще, и порой он терял Лаврика из вида. Но тот время от времени останавливался, поджидал их.

* * *

Они избегали стрелять по кобыле. Зачем-то им понадобилась измождённая, позабывшая о сытости коняга. Табунщиков быстро и первым разгадал их намерения. Он пристроился неподалёку от клячи, а та была настолько утомлена, что перестала реагировать на хлопки и щелчки выстрелов. Так и стояла статуей, лишь изредка переступая передними ногами. Лишь уши её чуть шевелились, а морда тянулась к залёгшему у неё в ногах Красному профессору.