После того как, окруженная свитой советчиков — опытных адвокатов, Лита Грей возбудила дело о разводе в суде, дом Чаплина и его студию опечатали судебные исполнители. В Голливуде создалась такая обстановка, что художник вынужден был временно переехать в Нью-Йорк. Так называемая Лига нравственности ополчилась тогда на него за «оставление семейного очага». Распускались даже слухи о его психической невменяемости. Почти одновременно велась агитация за повсеместный бойкот фильмов Чаплина и предпринимались попытки выслать из Америки его мать на том основании, что она иностранка и не имеет (согласно закону об иммиграции) личных средств к существованию. В качестве «пробного шара» инспирировалось принятие той же Лигой нравственности требования о высылке самого артиста, не желавшего стать американским подданным.
Однако организаторы травли не учли силы общественного мнения. Широкая американская публика поддерживала прогрессивного художника бурными аплодисментами на демонстрациях его картин, а из Европы все громче стали доноситься возмущенные протесты. Во Франции, например, в защиту Чаплина активно выступили Луи Арагон, Рене Клер и другие крупные деятели культуры. Американская пресса вынуждена была постепенно снижать тон сенсационных заголовков, а затем имя Чаплина вообще исчезло с первых полос газет.
Чаплин крайне болезненно переживал все происшедшее, на время стал даже избегать людей, целые дни проводя в своей студии и почти никого не принимая.
Лицемерное и мстительное буржуазное общество использовало все средства, чтобы сломить его непокорный дух. В борьбе с этим Голиафом он вынужден был временно занять оборонительные позиции, ограничиться одной защитой, как это нередко делал в фильмах его герой Чарли. Но те, кто рассчитывал, что им удалось проучить, обуздать «еретика», глубоко ошибались. Очень скоро великий киномастер перейдет в контрнаступление, используя свое самое грозное оружие — пращу сатиры.
Не помогла врагам Чаплина и попытка в корне подорвать его финансовое положение. Вскоре после того как он выплатил при разводе крупную сумму Лите Грей, государственная казна поспешила взыскать с него налоги чуть ли не за год вперед. Однако успех «Цирка» все же обеспечил ему необходимые средства для постановки следующей картины— «Огни большого города».
ПРОЗРЕНИЕ ГЕРОЯ («Огни большого города»)
А разве тебе неизвестно, что в комедиях наше душевное настроение также не что иное, как смесь печали и удовольствия…
Сократ
Личные переживания и настроения Чаплина нашли, конечно, известное отражение как в финальных кадрах «Цирка», так и в фильме «Огни большого города» (1931). Но тематика, идейная направленность последнего были определены отнюдь не ими. Как и в годы первой мировой войны, художник стремился теперь стать ближе к событиям современности. Наступление мирового экономического кризиса и все бедствия, которые он принес трудящимся, вызвали немедленную реакцию со стороны потрясенного Чаплина. Он внес серьезные коррективы в план задуманного фильма «Огни большого города» и целиком посвятил теме кризиса следующую картину, «Новые времена». Чаплин воспринял кризис не просто как очередной «спад» деловой активности, нисходящую экономическую кривую. Зоркий глаз художника увидел за ним нечто несравненно большее — знамение эпохи, проявление одной из основных типических черт капиталистического строя.
«Огни большого города» начинаются с торжественного открытия монумента, фарисейски названного «Мир и Процветание». Церемония открытия решена Чаплином в гротесково-сатирическом стиле, сразу же проливающем свет на его отношение к происходящему. Когда срывается покрывало с величественного, но безвкусного монумента, то оказывается, что на переднем плане его находятся две огромные фигуры, олицетворяющие Силу и Закон; на коленях же центральной статуи — Процветания — спит маленький и жалкий безработный Чарли. Он хочет спастись бегством от собравшихся на торжество и разгневанных его «нетактичным» появлением сытых толстяков и тощих ханжей. Особенно неистовствуют благообразные джентльмены и перезрелые леди на трибуне, а с ними вместе и непременный полицейский. Чтобы успокоить их, Чарли корректно приподнимает свой котелок: сейчас он слезет, не надо волноваться, господа. Он спускается, но натыкается на огромный меч одной из нижних фигур. Меч проходит через широкие штаны, и Чарли сползает по нему вниз к самой рукоятке. Возмущение толпы усиливается. Чарли огорчен; отчаянно барахтаясь, он вновь снимает свои джентльменский котелок и вежливо раскланивается.
Оркестр играет гимн, который заставляет замереть и толпу, и полицейского, и самого Чарли. Приложив невероятные усилия, чтобы сохранить равновесие, Чарли снимает котелок, благоговейно подносит его к груди и, опираясь самым кончиком носка на пьедестал, застывает без движения. Проклятие! Носок соскальзывает, и Чарли снова начинает барахтаться.