Чарлстон

– Я нуждаюсь в вашем совете, – сказал он директору отеля, – полагаю, что вы оправдаете мое доверие и наш разговор останется между нами.

Директор заверил его, что будет молчать. Симмонс Тень, конечно же, понимал, что новость распространится с быстротой молнии.

– Видите ли, я тоскую по дому, – солгал Симмонс – в Чарлстоне все очень дружны, и мне недостает наших маленьких вечеров. Конечно, сейчас они проходят незамысловато. Война ничего не оставила нам, помимо хороших манер и добрых, старых традиций. Однако мы продолжаем наслаждаться музыкой и беседами, давая небольшие ужины. Я надеялся, что найду в Нью-Йорке цивилизованное общество, несмотря на то что мои друзья в Европе убеждали меня в обратном. Сейчас я собираюсь уезжать. Не могли бы вы мне порекомендовать отель в Бостоне, который не уступал бы вашему? Я имею рекомендательные письма.

Как и ожидал Симмонс, собеседник заверил его, что можно найти цивилизованный круг, не уезжая в Бостон, и вряд ли там сыщутся отели, хоть отдаленно напоминающие отель на Пятой авеню. Он умолял Симмонса позволить ему переговорить с некоторыми знакомыми дамами. Приглашения последуют немедленно. Джо бесстрастно улыбнулся, а затем подмигнул.

– Я знавал в Нью-Йорке некоторых «леди», однако это не о том, о чем я говорю, – заявил он, глядя сквозь дверной проем в вестибюль. Там, в роскошных платьях, с притворно скромными улыбками, расхаживали проститутки.

Директор поторопился заверить Джо, что он имеет в виду настоящих леди.

На следующее утро на передвижном столике, накрытом к завтраку, который Джо всегда заказывал в номер, он обнаружил семь карточек с приглашениями. Он сдерживал смех, пока не ушел официант. Стена была пробита. Скоро Нью-Йорк даст ему то, чего он хочет, – Джо войдет в узкий круг финансистов, разбойников-магнатов, в чьих руках биржи, рынки, политика. Самый верный, самый краткий путь – удачная женитьба. В Чарлстоне его рассматривали как жениха, так как он обладал кое-чем, что было не у всякого. А именно деньгами. В Нью-Йорке его деньги совершенно ничего не значили; у него было больше полумиллиона на счету в банке Моргана, но это было смехотворно мало в сравнении с оборотами разбойников-магнатов. Однако он мог предложить товар, столь же редкий в Нью-Йорке, сколь деньги – в Чарлстоне. Аристократическое происхождение. Баснословные богачи не могли проверить его подлинности. Все они слыхали, что чарлстонцы – напыщенная голубая кровь, однако никто из них не был знаком ни с одним чарлстонским семейством, ибо для Чарлстона Нью-Йорк не существовал. Джо смеялся искренне, от всей души.

«Мистер Джозеф Теньел Саймонс сожалеет, что не может принять приглашения», – написал он на шести карточках. Он принял приглашение миссис Мэри Эллиот Долтон, которая предлагала ему разделить удовольствие музыкального вечера. Она приходилась тетей девушке, которую Джо наметил себе в жены.

Эмили Эллиот была единственной дочерью Сэмюеля Эллиота, крупнейшего из магнатов. Отец ее был безжалостный человек со сверкающими глазами на желтом морщинистом, как у мумии, лице; он жил в вечном страхе перед воображаемыми анархистами, замыслившими уничтожить богачей. Он держался в тени, однако выступал вторым партнером в сделках Стенфорда, Вандербилдта и Моргана. Ему принадлежало более половины земли от Бэттери до Пятнадцатой улицы; считалось, что слитков золота у него больше, чем в государственной казне.

Эмили была его ценнейшим сокровищем. Она жила настоящей пленницей в замке в романском стиле, который он возвел между Пятой авеню и Сороковой улицей. Из дома она выходила в сопровождении вооруженных телохранителей и ездила в закрытой карете. Страх отца перед убийцами передался ей. Страх подкреплялся убеждением, что любой интересующийся ею мужчина – охотник за ее деньгами.

Впервые увидев эту девушку, Джо понял, что Сэм Эллиот прав. Ни один мужчина не взглянул бы на Эмили – разве что из корыстных интересов. Она была толстой коротышкой с жирной кожей и косящими близорукими глазами. Волосы ее были жирными, как и кожа, и почти того же цвета. Жемчуга, которые носила Эмили, подчеркивали болезненность девушки и богатство ее отца. Все было чрезмерно. Симмонс подчеркнуто вежливо склонился над ее рукой. Он был рад, что рука в перчатке, – скорей всего, у Эмили влажные, липкие руки. Каждая черточка напоминала о слабом здоровье девушки.

Но вот она заговорила. Джо просто сказал ей: «Как поживаете?», и она сказала то же самое, но слова ее прозвучали как музыка. Эмили обладала чистым, четким сопрано – как солист в хоре мальчиков, который Джо слушал в Англии.

Джо замаскировал свое удивление. Он держался вежливо, но отстраненно. Он надеялся, что Эллиоты будут искать его расположения. Большую часть вечера он провел, беседуя с хозяйкой. Он понимал, что вызывает у нее любопытство, и приготовился удовлетворить его свыше всяческих ожиданий.