Читаем Чарльз Мэнсон: подлинная история жизни, рассказанная им самим полностью

Из-за попытки побега мне отменили режим минимальной изоляции — теперь мне не разрешалось работать за пределами тюрьмы. Вдобавок мне дали еще пять лет условно после того, как я отсижу свой текущий срок. Мне еще повезло, но я не видел повода для радости. Моя семья, ребенок и хороший послужной список в тюрьме были моим пропуском к условному освобождению. И теперь все мои мечты пошли прахом.

Я снова ожесточился и стал ненавидеть всех и вся. Мне было очень горько, когда мама отвела меня в суд, когда мне было двенадцать. Я ненавидел ее за то, что она не разрешила мне остаться с ней после моего первого побега из воспитательного дома Гибо. Чувство горечи, которое я познал в Плейнфилде, засело во мне на всю жизнь. Я больше не винил мать и не злился на нее, но зато жену я ненавидел со всей силой.

Даже если бы она осталась со мной и ждала бы моего возвращения из Терминал-Айленда, не знаю, чем бы все это закончилось, ведь было ясно как божий день, что со мной что-то не так. Быть может, все началось с того, что я был незаконнорожденным ребенком и детство мое прошло непонятно как — что с матерью, что без нее. Может, всему виной были годы, проведенные в Плейнфилде, или безумие моего дяди Джесса и дедушки. Я точно знаю одно: пока жена не бросила меня, я был исполнен желания начать законопослушную жизнь ради нашего будущего. Знаю я и то, что разочарование, охватившее меня после того, как я осознал, что потерял жену навсегда, стало поворотной точкой в моей жизни. Отбросив всю чепуху про добропорядочную жизнь, я осознал себя вором, который знает лишь свое ремесло. Я решил добиваться успехов в том качестве, к которому проявил склонность еще в семилетнем возрасте, украв у соседских детей игрушки и спалив их. А где еще можно стать настоящим преступником, как не в тюрьме — месте, до отказа заполненном антиобщественными типами всех мастей?

Помимо краж и воровства, я учился обходить закон. Я уже изрядно поднаторел в этом, хотя и не добился особого успеха. Зато я не сомневался в своей способности найти себе криминальную работенку при необходимости. Но сейчас больше всего меня волновал статус. Вор или бандит с пистолетом за поясом в тюрьме считаются кем-то вроде «синих воротничков», а вот сутенер или мошенник высшего разряда приравниваются к президенту банка, они из разряда азартных игроков, которым завидуют другие заключенные. Девочки и секс — самая интересная тема для мотающего срок парня, а на свободе на девочках можно еще и заработать кучу денег. Раз уж я решил связать свою жизнь с криминалом, то почему бы не заняться тем, что привлекало меня больше всего? Что могло быть лучше, чем получать каких только пожелаешь девочек, позволяя им зарабатывать деньги и обеспечивать бывшему заключенному тот образ жизни, о котором он мечтает?

Мое желание стать сутенером облегчалось тем, что тогда в Терминал-Айленде как раз сидел один из самых известных сводников Америки — назову его Вик. В ту пору Вик контролировал все публичные дома в Неваде и девочек по вызову в других штатах. Он был официальным крестным отцом проституции. Федералы только и смогли, что подловить его разве на уклонении от уплаты налогов, так что, насколько я выяснил, он и вправду знал свое дело. Еще меня привлекали в Вике его небольшие габариты. Хотя невысокий рост и не порождал во мне сознательной неуверенности в своих силах, все же иногда я махал рукой на погоню затем статусом, которого, не исключено, мог добиться, будь покрупнее. А тут у меня перед глазами был пример человека, которому, как и мне, нужно было подпрыгнуть, чтобы достичь ста восьмидесяти сантиметров. Он был старше и противнее меня, и его трудно было представить в качестве шефа борделей. Мне показалось, что раз такой парень, как Вик, сумел добиться успеха благодаря девочкам, то смогу и я.

Не бросаясь в глаза, я начал искать общества Вика. Я околачивался рядом с ним и его корешами, большинство из которых тоже были довольно успешными сутенерами. Чаще всего мне и говорить ничего не надо было, потому что они сами все время вспоминали свои взлеты и падения, то, что они делали, и по отношению к девочкам и вообще, в зависимости от ситуации. Рассказы о больших машинах, красивых девочках, роскошных апартаментах, нарядной одежде и куче денег, которых я наслушался в Терминал-Айленде, убедили меня в том, что нет ничего лучше, как держать несколько женщин и позволять им обеспечивать все твои нужды.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище
Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище

Настоящее издание посвящено малоизученной теме – истории Строгановского Императорского художественно-промышленного училища в период с 1896 по 1917 г. и его последнему директору – академику Н.В. Глобе, эмигрировавшему из советской России в 1925 г. В сборник вошли статьи отечественных и зарубежных исследователей, рассматривающие личность Н. Глобы в широком контексте художественной жизни предреволюционной и послереволюционной России, а также русской эмиграции. Большинство материалов, архивных документов и фактов представлено и проанализировано впервые.Для искусствоведов, художников, преподавателей и историков отечественной культуры, для широкого круга читателей.

Георгий Фёдорович Коваленко , Коллектив авторов , Мария Терентьевна Майстровская , Протоиерей Николай Чернокрак , Сергей Николаевич Федунов , Татьяна Леонидовна Астраханцева , Юрий Ростиславович Савельев

Биографии и Мемуары / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное
Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее