Чародеи

– Да о чем речь! – восклицает Саша. – Я и не претендую! – Он спохватывается. – Может, вы присядете?

– Благодарю вас, мне так удобнее… Но вся эта премудрость в ваших руках. Поработаете у нас годик-другой… – Он прерывает самого себя. – Вы знаете, Александр Иванович, я бы все-таки просил вашего разрешения убрать эту шапку. Мех, знаете ли, практически непрозрачен для гиперполя…

Саша поднимает руку.

– Ради бога! Все, что вам угодно. Убирайте шапку, убирайте даже этот самый… кум… ум… эту самую волшебную палочку! – Он останавливается.

Шапки нет. Цилиндрик стоит в луже жидкости, похожей на ртуть. Жидкость быстро испаряется.

– Так будет лучше, уверяю вас, – объявляет незнакомец в халате. – А то, знаете ли, могло так бабахнуть… А вот забрать умклайдет я не могу. Не мой. Условности, черт бы их подрал. И вы его лучше больше не трогайте. Бог с ним, пусть так стоит.

Саша в полной готовности отчаянно машет руками.

– Да, я ведь еще не представился, – продолжает незнакомец. – Киврин Федор Симеонович. Заведую у нас отделом Линейного счастья.

Саша застывает в почтительном изумлении.

– Федор Симеонович? – бормочет он в восхищении и растерянности. – Ну еще бы!.. Я вот только позавчера вашу статью… В «Успехах физических наук»… Ну, знаете, эту… о квантовых основах психологии…

– Знаю, знаю, – благодушно говорит Федор Симеонович. – И как вам эта статейка?

Саша не в силах говорить и всем своим видом демонстрирует крайнюю степень почтительного восторга.

– Да… гм… Пожалуй, – басит Федор Симеонович не без некоторого самодовольства. – Недурственная получилась работка. У нас, знаете ли, в институте, Александр Иванович, очень неплохо можно работать. Отличный коллектив подобрался, должен вам сказать. За немногими исключениями. Вот, скажем, даже Хома Брут… вот этот, в кепочке, с бутылками… Ведь на самом деле механик, золотые руки, потомственный добрый колдун… Правда, привержен… – Федор Симеонович щелкает себя по бороде. – Дурное влияние, черт бы его побрал… Ну, это вы все узнаете. Мы вас тут с распростертыми объятьями… А то ведь чепуха получается. Машину поставили наисовременнейшую, «Алдан-12», а наладить никак не можем, кадров нет. В институте у нас в основном уклон, знаете ли, гуманитарно-физический. Чародейство и волшебство главным образом, а новые методы требуют математики! Я вот все линейным счастьем занимаюсь, а с вашей машиной, глядишь, и за нелинейное возьмемся…

Саша чешет затылок.

– Я, знаете, насчет чародейства и волшебства не очень… Был у нас спецкурс, но я тогда болел, что ли… Вообще я это как-то в переносном смысле понимал… как иносказание…

Федор Симеонович добродушно хохочет.

– Ничего, разберетесь, разберетесь. Любой ученый, знаете ли, в известном смысле маг и волшебник, так что у нас и в переносном смысле бывает, и в прямом. Вы – молодец, что приехали. Вам у нас понравится. Вы, я вижу, человек деловой, энергичный, работать любите…

Саша стесняется.

– Да, конечно… – говорит он. – Но сейчас что об этом? Там видно будет… – Он озирается, ища, как бы переменить тему разговора. – Вот диван пропал, – говорит он. – Вы мне не скаже-те, Федор Симеонович, что все это означает? Диван… суета какая-то…

– Ну, видите ли, это не совсем диван, – говорит Федор Симеонович. – Я бы сказал, это совсем не диван… Однако ведь спать пора, Александр Иванович. Заговорил я здесь вас, а ведь вам спать хочется…

– Ну что вы! – восклицает Саша. – Наоборот! У меня к вам еще тысяча вопросов!

– Нет, нет, дружок. Вы же устали, утомлены с дороги…

– Нисколько.

– Александр Иванович, – внушительно произносит Киврин. – Но ведь вы действительно утомлены! И вы действительно хотите отдохнуть.

И тут глаза у Саши начинают слипаться. Он согласно кивает головой, вяло бормочет: «Да, действительно, вы уж меня простите, Федор Симеонович…», кое-как добирается до неведомо откуда появившейся застеленной раскладушки, ложится, подкладывает ладонь под щеку и, блаженно улыбаясь, засыпает.

Федор Симеонович, оглаживая бороду, некоторое время ласково смотрит на него, потом достает из воздуха большое яблоко, кладет рядом с Сашей и исчезает.

Становится темно и тихо.

Сильный грохот. Саша открывает глаза и поднимает голову.

Комната полна утренним солнцем.

Дивана по-прежнему нет, а посередине комнаты сидит на корточках здоровенный детина лет двадцати пяти, в тренировочных брюках и пестрой гавайке навыпуск. Он сидит над волшебной палочкой, плавно помахивая над нею огромными костистыми лапами.

– В чем дело? – спрашивает Саша хриплым со сна голосом.

Детина мельком взглядывает на него и снова отворачивается. У него широкое курносое лицо, могучая челюсть, низкий лоб под волосами ежиком.

– Не слышу ответа! – зло говорит Саша, приподнимаясь.

– Тихо, ты, смертный, – откликается детина.

Он прекращает свои пассы, берет умклайдет и выпрямляется во весь рост. Рост у него – под лампочку. И весь он кряжистый, широкий, узловатый.

– Эй, друг, – говорит Саша. – А ну-ка положи эту штуку на место и очисти помещение!