Эти занавески были свидетелями гибели герцога - но сама-то Мелли спаслась. Мелли понимала теперь, что никогда по-настоящему не любила герцога. Ей льстило его внимание, внушала почтение его власть, она покорялась его воле. Ей очень хотелось, чтобы ее любили ради нее самой, веря, что это действительно так, она таяла словно воск на огне. Она не имела никакого опыта в любви, и ей не с чем было сравнивать. Герцог был первым, кто так настойчиво добивался ее. Он осыпал ее необычайными дарами и расточал ей похвалы. Он любил ее характер и признавал ее ум, обещая ей полное равенство. Герцог был самым могущественным владыкой севера неудивительно, что все это не только льстило тщеславию Мелли, но просто ошеломляло ее.
Она была влюблена не в герцога, но в себя - такую, какой он ее видел.
Ее чувство к Таулу расставило все по местам. Когда ты по-настоящему любишь кого-то, его отсутствие не просто опустошает тебя - оно разрывает тебе сердце. Смерть герцога потрясла ее, оставив холодной, испуганной и ошеломленной. Все эти месяцы она почти не думала о нем - и теперь бы не вспомнила, если бы не зеленые бархатные шторы.
Мелли пожала плечами. Быть может, она бессердечна - но после четырех месяцев заточения, насилия и оскорблений ей невольно думается, что муж ее легко отделался.
А эти шторы все-таки добрый знак. Они не красного цвета, что само по себе благо, - и не они ли взвились, когда ворвался Таул и спас ее из рук убийцы? Быть может, им еще суждено взвиться снова.
Но на одну лишь счастливую судьбу полагаться нельзя. Мелли встала. Колени у нее хрустнули, а спина заныла, словно у старухи. Она совсем отяжелела, и каждое движение отзывалось болью в позвоночнике, суставах и бедрах. Мелли, с опухшими лодыжками и большим животом, прошла к своему тайнику. Назло себе она пересекла две световые линии и послушала у двери, приложив к ней ухо.
Ее сокровища, как она их называла, хранились в щели между большим ларем для белья и стеной. Начало собранию положила левая перчатка тетушки Грил, к которой теперь прибавилась еще одна левая - на сей раз с руки Кайлока, - а также стеклянный кубок, свеча, пояс с пряжкой и пригоршня костей. Мелли не совсем представляла себе, для чего все это может пригодиться, но ревностно берегла свой клад. Если вывернуть перчатку Кайлока наизнанку, она придется на правую руку. Поясом можно кого-нибудь связать. Для свечи, правда, нужно огниво, зато кубок - готовое оружие.
И как легко она все это приобрела. Главное - потихоньку убрать вещь с глаз долой, пока другой чем-то отвлечен. И Кайлок, и Грил внимательно оглядывали комнату перед уходом, проверяя, не оставили ли они чего - но если ничего не бросится им в глаза, то все в порядке. Не станет же король держать в памяти какую-то свечку или кубок.
Теперь Мелли нужен только нож. Кайлок всегда носит кинжал на бедре, но никогда им не пользуется, предпочитая горячий воск и тонкую веревку. Надо как-то заставить его вынуть кинжал - или самой вытащить его из ножен. Однако с тем и с другим следует поторопиться. Судя по ее расчетам, срок уже близок - и, если живот будет и дальше так расти, она и через комнату его не перетащит, что уж там говорить о побеге из замка.
Мелли вернула сокровища на место, убедившись, что сундук стоит точно так же, как прежде. Скоро придет Грил - а у нее глаза что у голодной кошки.
Мелли снова устроилась в своем уголке и закуталась в одеяла. Скоро, очень скоро она убежит отсюда.
Погода все ухудшалась, пока они ехали сперва на восток, потом на север от Марльса. Ветер сперва гнал тучи по небу, потом эти тучи сгрудились и устроили бурю. К середине дня сделалось темно, как в сумерки, полил мелкий, но густой дождь, земля размокла, и ветер так и свистал в ушах.
Несладко приходилось и лошадям, и всадникам. Мокрая одежда, мокрые припасы, ни костра, ни отдыха - хоть плачь.
Сама дорога не была трудной. Местность, ровная или чуть бугристая, состояла из лугов и возделанных полей, перемежаемых изгородями или невысокими зелеными холмами. Дождь освежил зелень, и казалось, что теперь весна.
По прошествии нескольких дней похолодало, и Таул понял что весна была ненастоящая. Путешествие тяжело давалось всем, в особенности Хвату. Мальчик простыл и почти всю дорогу спал у Таула за спиной. Таул знал, что гонит слишком быстро, но ехать медленно было свыше его сил.
Если сбавить ход, в голову полезут разные мысли и придется подумать о том, что сказал ему Гравия в том жалком кабаке. Хорошо бы этого разговора никогда не было, хорошо бы никогда не знать правды о Тирене. Но разговор был, и лучшее, на что способен Таул, - это гнать во весь опор и тешить себя мыслью, что все уже в прошлом.