Чародей лжи. Как Бернард Мэдофф построил крупнейшую в истории финансовую пирамиду

Дело Мэдоффа с беспощадной ясностью убеждает в справедливости еще одной истины об «аферисте среди нас», которой мы просто не хотим посмотреть в лицо: он не какой-то «другой» или «особенный». Он такой же, как мы, – только в утрированном виде.

Даже юристы в Комиссии по ценным бумагам и биржам считали, что старожил Уолл-стрит вроде Берни Мэдоффа, несомненно внушающий доверие, несомненно преуспевший, не вписывается в наше представление об организаторе пирамиды. Но именно таков и есть организатор пирамиды. Жалкий косноязычный жулик с бегающим взглядом, в скверно пошитом костюме и обшарпанных ботинках может совершить какие угодно преступления, но только не создать финансовую пирамиду. Однако почти все попавшиеся на удочку Мэдоффа, в том числе и Комиссия, доверяли ему именно потому, что он всем своим обликом и репутацией внушал доверие, – эту ошибку жертвы финансовых пирамид совершают снова и снова.

Почему? Может быть, потому, что они отказываются признать разоблаченного афериста обычным человеком в полном смысле слова.

Конечно, удобнее считать, что только бездушный, бессердечный монстр мог причинить столько зла тем, кого он знал и, вероятно, любил, что ни один нормальный человек не станет строить жизнь на такой наглой, убийственной лжи.

Мы льстим себе. Все люди способны на обман. Мы причиняем боль нашим любимым, заставляем в себе сомневаться. Мы и самих себя обманываем изо дня в день. Я не заболею раком, хоть и курю. Я даже лучше вожу машину после пары рюмок. Я выплачу долг по кредитной карте – в следующем месяце. Большинство из нас умеют лгать от рождения. Мы, по определению, не видим у себя «слепых пятен».

Так что настаивать, подобно множеству жертв Берни Мэдоффа, что он не человек, что он исчадье ада, психопат, – поспешное суждение, последний утешительный самообман, который навсегда оставит нас беззащитными перед чарами соблазна, наводимыми строителями пирамид.

Мэдофф не был бесчеловечным чудовищем. Он был чудовищно человечен. Он был жаден до денег и похвал, он был беспечно уверен в своей способности проворачивать дела, он самодовольно пренебрегал предостережениями скептиков – как и всякий, кто закладывал дом, чтобы вложиться в акции хайтек-компаний; или выводил деньги из неприкосновенного фонда колледжа, чтобы с риском вложиться в новый бизнес; или отдавал все пенсионные накопления в непонятный ему хедж-фонд; или слегка мухлевал с налоговыми вычетами или с накладными расходами или плел небылицы жене.

Ему были свойственны те же слабости, что и каждому из нас, – только в утрированном виде. Его фантазия возвела гигантские подмостки обмана, высоко вознесшиеся над нехитрыми выдумками, какие мы при случае сколачиваем на скорую руку. Его ложь была значительно масштабнее нашей, жизнеспособнее, надежнее защищена на случай внезапной проверки, амбициознее по замыслу и обстоятельнее по подготовке. В результате десятки тысяч уповавших на него жертв верили, что гений Мэдоффа мог год за годом воспарять над законами рынка.

И свою веру в него они поддерживали точно так же, как он свою веру в то, что ему все сойдет с рук, – веру, подкрепленную повседневным опытом, если видеть в нем то, что хочется видеть. Он не желал помнить, что нет никаких доходов от инвестиций для выплат клиентам. Его клиенты не желали знать, что его результаты становились все неправдоподобнее, а деятельность была подозрительно засекречена. Пока деньги капали, жертвы не терзались ежедневно и ежеминутно вопросом, не может ли статься, что все их богатство и положение в один день развеются как дым. Пока деньги капали, Мэдофф, вероятно, тоже не мучился подобными вопросами.

Но этот скрытый занавесом волшебник, накачивающий мехи, жмущий на кнопки и орудующий микрофоном – словом, создающий вполне правдоподобные иллюзии даже после того, как за ним захлопнулись двери тюрьмы, – сумел построить свой Изумрудный город только потому, что невероятное количество людей решило ему поверить. Его сообщники полагали, что могут сесть ему на хвост и огребать деньги и что до расплаты никогда не дойдет. Добавим сюда друзей и членов семьи, регуляторов – чинуш-формалистов или просто нестреляных воробьев, ушлых бухгалтеров и юристов, вкрадчивых брокеров из «донорских» фондов, международных банкиров, членов комитетов по благотворительным инвестициям, блистательных специалистов хедж-фондов по комплексной экспертизе – каждый из них уговаривал себя, что все будет хорошо, пусть это не вполне объяснимо, несколько непривычно и, возможно, даже немного подозрительно.

Мэдоффа снова и снова ловили на явной лжи, но всякий раз вовремя вспоминали о презумпции невиновности – не потому, что его считали особенным, наоборот, считалось, что он такой же, как все, только лучше: умнее, опытнее, увереннее, сдержаннее. Понятный человек, который жил, казалось, в том же понятном мире, что и мы все, и потому верилось, что все получится, что можно не обращать внимания на неприятные факты без риска расхлебывать потом пагубные последствия.

Словом, Берни Мэдофф, как и всякий неверный супруг, всякий предприимчивый плут, всякий отчаянный сорвиголова – как многие из нас, только еще хлеще, – думал, что сможет выбраться из тупика, избежать неизбежного финала любой пирамиды и выйдет сухим из воды.

И следующий Берни Мэдофф тоже рассчитывает выйти сухим из воды.

Когда бы вы ни читали это, следующий Берни Мэдофф уже тайно кирпичик за кирпичиком что-то где-то строит. Мир, не подверженный риску пирамид, – это мир, полностью лишенный доверия, и жить в подобном мире не хочет никто. И, разумеется, в подобном мире не может функционировать никакая здоровая экономическая система. Поэтому никому пока не ведомый новый Берни Мэдофф в этот самый момент эксплуатирует нашу потребность в доверии, чтобы построить еще одно царство лжи.

Мы прочтем о нем через месяц или через год. А пока его жертвы рассказывают друг другу, до чего он великодушен и как его уважают в обществе. Они любуются несуетной роскошью его жизни, им лестно, когда он их к себе приближает, они с завистью смотрят, как он делает деньги для их более преуспевающих друзей из круга избранных, которые на все лады его превозносят. Они убеждают себя, что он превосходный, благородный, человек – человек с большой буквы.

Как бы их ни точил червь сомнения, они в эту самую минуту уверяют себя в его благонадежности, а он тем временем плетет свою искрящуюся, прекрасную, фантастическую паутину.

Потом, когда эта новая паутина лжи и обмана разлетится в клочья, они станут проклинать его за то, что он принес им столько боли и столько потерь, заклеймят его как злокозненного, бесчеловечного монстра. Но, если они будут честны с собой, им придется признать, что в каждом своем шаге он был, сколь ни печально в этом признаться, по-человечески очень понятен – точно так же, как последний Берни Мэдофф и первый из Берни Мэдоффов.

Это и есть главный, непреходящий урок аферы Мэдоффа: в мире, где кругом столько лжи, самая опасная ложь – это самообман.