Чародей звездолета «Агуди»

Я попытался подняться из-за стола, ноги не держат, я сделал вид, что передумал, всего лишь размышляю, но мышцы перехватил резкий спазм уже не в желудке, а по всей брюшине. Ледяная глыба, что разрастается там, заставила онеметь и соседние мышцы, передавила кровеносные сосуды, истончила сухожилия.

В черепе стучала отчаянная мысль, что я виноват, надо было еще раньше, ведь эти потери сейчас, когда мы ударили так внезапно и когда кобызы еще не закрепились, как говорят военные, на захваченном плацдарме. Тогда бы меньше погибших и среди нас, и среди кобызов: ведь многие все еще оставались в Узбекистане.

Вот и говори теперь, что от личности ничего не зависит! Принял бы я решение раньше, опухоль была бы изъята не хирургом, а косметологом, так, не опухоль – прыщик, а промедли еще, здесь был бы весь исламский мир с миллиардами Саудовской Аравии, сотнями тысяч моджахедов, неистовыми шахидами и…

Удобное время для западного шакалья ударить в спину, как уже проделывали при князе Невском!

Горячая кровь ударила в голову, жуткий контраст, когда ноги покрываются ледяной изморозью, я задышал чаще, перехватил внимательный взгляд Сигуранцева, заставил себя успокоиться, не должно быть ненависти к кобызам, не они виноваты, многие предпочли бы просто тихо и мирно жить, однако пассионарных факелов оказалось достаточно, чтобы воспламенить весь народ, охотно и с восторгом принять таких же горящих идеей всемирной победы зеленого знамени ислама из других стран.

Голоса в кабинете вроде бы стали тише, щадят меня, то ли углубленного в свои мудрые мысли немолодого университетского профессора, то ли больного человека, доживающего последние дни: у нас никакие тайны долго не держатся.

За окном догорает вечерняя заря, западный край неба залит кроваво-красным, будто туда достали брызги из-под гусениц танков, даже чувствуется запах гари от горящих домов, или это глюки.

Я смотрел в окно, дышал медленно, с усилием заставляя мышцы приподнимать грудную клетку, ребра при этом расправляются, как будто петух топорщит крылья с длинными жесткими перьями, воздух засасывается в емкость, затем следует сжатие, но не взлетаю, увы, уже не орел, только в глазах немного светлеет да голоса слышу отчетливее.

– Крепко дерутся, – это доносится голос Шандырина. – Крепко… Не о шкурах своих думают, сволочи… Каждому хоть памятник ставь! Немцы над теми нашими солдатами, что дрались особенно доблестно, давали воинский салют, а потом хоронили с почестями.

– Хорошо дерутся, – согласился Убийло. – Заметили, они с самого начала переселения уже ориентировались на войну?.. Ведь склады с оружием начали готовить сразу…

Павлов вступился:

– А чего удивительного? Они дрались за свободу тысячу лет. И научились устраивать тайные склады, где прятали копья, мечи, щиты, луки с запасом стрел. Потом перешли на автоматы и стингеры. У них есть опыт, выучка. Нашим трудно сражаться с народом, где каждый – воин.

Я вспомнил Карелина, его определение, что Московская Русь складывалась как народ в осажденной крепости, где каждый либо воин, либо оружейник, что работает на воина. Были еще крестьяне, что кормили воинов. Тогда Русь была на пике пассионарности, и едва натиск чуть-чуть ослабел… не утих, а именно чуть ослабел, сжатая пружина пошла стремительно расширяться, захватывая Сибирь, Дальний Восток, Бессарабию, Кавказ, Среднюю Азию… Но теперь Россию не пинает только ленивый. Сломленная неудачной попыткой построить идеальное общество для всего человечества, она напоминает великана в тяжелейшей депрессии. Депрессии, из которой можно выйти, а можно и… Да, можно не выйти, ибо враги всячески подчеркивают неудачу, клянут коммунистов. В самой России немало скотов, что охотно подключились к этому радостному улюлюканью. Не все из них враги, больше всего, как обычно, простых идиотов, именуемых избирателями, а то еще хуже – русской интеллигенцией.

Карашахин тихо просочился в кабинет, в глазах вопрос.

– Говори, – велел я.

– Что ответить корреспондентам теперь? – поинтересовался он. – Подали заявки едва ли не все крупнейшие телестудии мира. Даже из Шри Ланки два корреспондента с операторами и переводчиками.

– А им что понадобилось?

– Понятно что. Показать, что у них в Шри Ланке все замечательно.

– Так и показывали бы Шри Ланку!

– Когда покажут Рязань, то на Шри Ланке в один голос скажут: оказывается, у нас еще ничо…

– А что в Рязани на сейчас?

– Практически все утихло. Ночью ожидаются отдельные вылазки уцелевших, где-то бункеры упрятаны слишком хорошо, но днем везде тихо. Полное умиротворение, как по Верещагину.

Я посмотрел на экран, все еще идет прямая передача с места событий, кое-где поднимаются дымки, от домов размолотые в щепу бревна и красное крошево кирпичей, коричневые лужи, над которыми жадно роятся мухи.

– Сперва убрать трупы, – велел я. – Сжечь или зарыть, это неважно. Пусть обвиняют на основании статистики, а не раздавленных танками тел…

Он покосился на экран:

– Может быть, и дома быстро возвести?