Чаролом

С более ранними воспоминаниями дело обстояло лучше. Например, на шее у неё висела простая серебряная цепочка с изумрудом Арахеста. Вивиан помнила, что только благодаря этому могущественному артефакту она сумела создать главную ветвь заклинания.

Ещё она помнила, что изумруд заключает в себе способность её брата к чарописи. Демон Тайфон украл у Никодимуса эту способность ещё в младенчестве и поместил в изумруд. Вивиан также родилась со способностью к чарословию, однако много лет назад, во время интриги в Авиле, некое создание по прозвищу Саванный Скиталец разрушило часть её разума.

После низвержения Тайфона Никодимус отдал ей изумруд. Тогда она не понимала, зачем. Объяснение брата, что, мол, какография делает его мастером в области лингвистического творчества и интуиции, показалось ей сомнительным.

Однако вскоре Никодимус принялся творить свои метазаклинания, и повсюду в государствах Лиги начали, точно грибы после дождя, возникать боги. Тогда-то Вивиан поняла, почему её сводный братец отказался от изумруда. Без камня Никодимус был куда опаснее. Опираясь на религию и суеверия, он и его написанная демоном жена создали новую, грозную цивилизацию.

Более поздние воспоминания Вивиан скрывались в тумане. На первый взгляд казалось, в них была некая определённость, но стоило ей потянуться к ним, и они таяли. Недавно Никодимус совершил… некий грех. Но какой? Она не помнила.

Волшебные пророчества описывали Зимородка как защитника человечества после наступления Разобщения. Но говорилось в них и о Буревестнике, предателе рода человеческого. Нынешняя Вивиан надеялась, что Никодимус не имеет никакого отношения к пророчествам. Но та, прежняя Вивиан вполне могла обнаружить, что сводный брат и есть Буревестник.

Императрица силилась это вспомнить, но предложения, льющися из нимба, принялись часто долбить её по голове. В матрице нуминуса возникло напряжение. Пришлось полностью сосредоточиться на главной ветви заклинания. Она не должна отвлекаться от чар.

Прежде чем начать плести это заклинание, ей потребовалось решить, на что оно будет направлено. Вивиан помнила, что ощущала тогда непоколебимую уверенность, но не помнила, для чего всё это делала. Каковы бы ни были причины, их оказалось достаточно, чтобы убедить ту, прошлую Вивиан. Ей, настоящей, следовало доверять той незнакомке, принявшей решение. По крайней мере, до тех пор, пока главная ветвь заклинания выполняет своё предназначение. Доверять и ждать, когда память восстановит мост между прошлым и настоящим.

Поэтому она редактировала, и это было великолепно. Время шло. Сколько его уже минуло? Вивиан поймала себя на том, что размышляет о времени и эмоциях. Обычно она решала, что хочет испытать в будущем, а затем делала так, чтобы воплотилось именно это.

Любопытно, что лучше: следовать за Вивиан, которой ты была, или за той, которой ты хочешь быть? А есть ли разница? В любом случае, ты – субъект необходимости и неопределённости настоящего.

Всё больше и больше восхитительно витиеватых фраз протекало сквозь её разум, и Вивиан чувствовала себя всё более отрешённой и переполненной красотой языка.

Отчасти она решила, что вера в зависимость настоящего от прошлого или будущего есть неизбежная фантазия. Истина прошлого и будущего непознаваема. Всякая душа существует и действует в вечный и насущный миг настоящего, после чего, в попытке сделать существование сколько-нибудь переносимым, она пишет историю, связывающую прошлое, настоящее и будущее воедино.

От этой мысли сердце Вивиан налилось покоем. В какой-то момент ей предстояло покинуть заклинание и уделить толику внимания телу. Но прежде чем наступит этот момент, ей требовалось создать резервный текст и управляющие субзаклинания, чтобы основная ветвь могла функционировать пять-шесть часов, которые необходимы на еду и сон.

Это был акт агрессии, мелькнуло коротенькое воспоминание. Вот что сделал Никодимус. Партизанская война, которую, как он надеялся, она не заметит. Но правда выплыла наружу, и тридцать лет безмятежного мира подошли к концу.

Для сражения с ордами демонов, с Пандемониумом, человечеству нужен вождь. И этот вождь – она, Вивиан. Новое напряжение в тексте пронзило мозг.

Она сосредоточилась на построчном редактировании. Текст обернулся вселенной. Холодной, разветвлённой, безразличной и прекрасной. Не было прошлого, настоящего и будущего. Был только каждый единичный миг, который, ударяясь о вселенную, рассылал по ней красоту, подобно вибрирующему звону храмового колокола.

Постепенно до Вивиан дошло, что в комнате присутствует кто-то ещё, кто-то пробирался сквозь заросли золотых фраз. Умело редактируя их, чужак раздвигал нити повествования, не портя ни единого слова. Такое было под силу одному-единственному имперскому чарослову.

Вивиан посчитала, что уже создала достаточный запас текста для главной ветви и может поприветствовать старого друга, который не стал бы беспокоить её без серьёзной причины.