Чароплет

– Ну же, Джей Амбер! – крикнул Никодимус. Скиталец вскочил и ринулся на него. Никодимус закинул руку за голову, нащупывая самое мощное свое заклинание, однако в десяти шагах Скиталец, остановившись, присел на задние лапы. – Ты напал на женщину в моем лагере, – начал Никодимус. – Чарослова и целительницу. Ты похитил ее память и слух.

Чудовище замотало головой.

– Нетнетнет!

– Да.

– Не было там памяти в помине. И слуха слыхом не слышно было.

– Заткнись.

Скиталец припал к земле.

– Что ты с ней сделал?

– Должен был поймать тебя днем с огнем, чтоб сверкал изумруд и алмазный разум завершился разом. Но я хотел ее посмотреть, пощупать, узнать, что она такое есть. А он колется, он жжется как лед. Он у нее. Весь у нее.

– Что у нее?

– Алмазный разум. Весь ра-а-а-зом!

Никодимус угрожающе шагнул вперед, и чудовище съежилось.

– Не юли, объясни толком! Что у нее?

Скитальца била дрожь.

– Демон не знал, что я могу ее схватить. Память запамятовала, слыхом не слыхивала.

Никодимус глубоко вздохнул, пытаясь успокоиться.

– Поэтому ее праязык так ярко сияет?

Скиталец кивнул.

– А теперь второе чадо прибыло в город, прямо от маменьки. Нашей маменьки. Любимое чадушко.

– Второй дракон?

Чудовище, содрогнувшись, попятилось.

– В страшном сне не приснится. У них разум не испорчен, не чета нам. Нам. Ням-ням. У них разум хрустальный. Кристальный.

– У кого?

– У демонов. У драконов. – Он потряс головой. – Демонический разум подобен алмазу.

– Да объясни ты по-человечески!

– У них разум стерильный, стиральный, стабильный.

Никодимуса захлестнула ярость.

– Ты можешь вернуть Франческе память или слух?

– Нет-нет-нет. Ни в жизнь. Ни в жизни там такого не было.

– Как ты нашел наш лагерь, который мы столько времени благополучно скрывали?

В распахнутой ликантропской пасти мелькнуло слюдяное человеческое лицо.

– Тайфон отдал мне Дедре, чтобы утолить голод, а голод не тетка, и с нею в глотке мы узнали, где ковчег.

Никодимус почувствовал подступающую к горлу тошноту.

– Ты сожрал тело Дейдре?

Чудовище снова поежилось, в этот раз явно от удовольствия. У Никодимуса затряслись руки.

– А ковчег Боанн, что ты с ним сделал?

– Расколол, как орех, и высосал алмазное ядрышко. О-о-о, как оно царапалось в кишках!

– Ты убил Боанн?

– Все нутро исцарапало.

Помолчав, чудовище раззявило ликантропскую пасть, высовывая человеческую голову. Сморгнув слюну с век, Джей Амбер смерил Никодимуса взглядом. Его морщинистое лицо покрывали старческие пятна, короткие волосы топорщились седой щетиной, но вот глаза…

Глаза горели ярко-зеленым.

– Они охотятся на алмазные умы, – с расстановкой проговорил Джей Амбер. – Изумруд приложить к тебе, а меня превратить в алмазно-разумного дракона. – Голос постепенно выравнивался, креп. – У меня маркий разум, нестерильный, поганый разум. Они хотят положить этому конец, чтобы больше никаких помарок.

– Кто они?

– Демоны и первый демон Лос. Не хотят больше помарок в праязыке. Хотят, чтобы все тихо увяло.

– Что тебе известно про тихое увядание?

– Каленым железом праязык, – кивнуло чудовище. – Долой нарушения, долой оговорки. Чтобы больше ни-ни. Только по правилам, всех поправят. Кругом лед, ледяной язык.

Никодимус озадаченно покачал головой.

– Я хотел, чтобы ты медленно варился у меня в желудке, высасывать мало-помалу языкознание из твоей головы. А потом нашел ту, с беспамятной памятью. Тайфон сделает мой разум кристальным, как у нее. Так они хотели в Звездной крепости.

– В Звездной… – заморгал Никодимус.

Слюдяная голова кивнула.

– В З-з-звездной крепости, где они клеймят словом, как железом, где я был как ты, до того, как ты стал, как я.

– У нас с тобой ничего общего!

– Пурпурные словеса, фиолетовая завеса. Твои татуировки, не коснись меня лживое железо, были бы и у меня такие. Я учил призрачный язык хтоников. Они хотели меня удержать, выдержать, но вырвался, и выучился, и сбежал, и избег. Я намного тебя старше, я твой кузен, брат по крови, брат по несчастью. – Чудовище помолчало, а потом произнесло нормальным человеческим голосом: – Я знаю праязык. Я знаю, кто такие какографы на самом деле.

Никодимус отшатнулся, сложив наконец два и два.

– Джей Амбер, – прошептал он. – Раньше тебя звали иначе.

– Дж-е-е-й-мбе-е-ер, – взвыло чудовище. – Джеймбер. Джем Бер-р-р.

– Джеймс Берр, – подсказал Никодимус.

– Джеймс Берр. Когда-то, давным-давно, Джеймс Берр.

– Самый злосчастный какограф на свете, – прошептал Никодимус, впившись взглядом в зеленые глаза. – Значит, ты не погиб триста лет назад, когда бежал в саванну…

Джеймс Берр помотал головой.

– Я кроил праязык, кроил и перекраивал. Я превращал жизнь в ахинею. Я научился влезать в чужие шкуры и мешать их меж собой. Я научился сводить людей с ума ахинеей.

– Ахинея – это твой диалект праязыка.

– И зараженных, искаженных, искореженных.

– Все эти сотни лет ты был Саванным Скитальцем.