Но по какому принципу выбраны именно эти могилы? Кто их пометил? Зачем? Отчего они так нужны Сунь Банань и Терехову?! Почему крестов должно быть двадцать, хотя на самом деле их здесь шесть? Какую свинью подложил Сунь Банань «Женька» — то есть, надо полагать, Евгений Вторушин, ее покойный супруг? Нет, он подложил двух свиней… и в чем это выражалось? В чем заключался его «прощальный сюрприз»? Кто те двое мужчин, которые «подвели под монастырь» Сунь Банань? Один, видимо, Вторушин, а кто другой? Семикопный? Неужели Панкратов прав, и Сунь Банань расправилась с байкером за то, что он ее вульгарно бросил, получив от нее деньги?! Куча, ну просто куча вопросов… есть ли на них ответы?
Конечно, есть. Неправильная формулировка! Надо сказать — сможет ли эти ответы найти она, Алена Дмитриева?
Опять же — не факт…
– Слушай, Леночка, эти робятки снова возвращаются, — обеспокоенно сказала Александрина. — Мы, конечно, можем до бесконечности играть с ними в прятки, памятников здесь, сама видишь, огромное количество, но, во-первых, земля еще шибко холодная, у меня попа замерзла, а Алинке еще рожать предстоит, зачем ей женские принадлежности студить? Кроме того, у меня через час встреча в городской администрации, там надо быть как из пушки, причем еще успеть заехать домой и причепуриться…
– Да и мне на работу пора, теть Лен, — извиняющимся тоном сказала Алина.
Алена кивнула:
– Поехали.
Ей страшно хотелось остаться, но…
Но слово «страшно» здесь, пожалуй, ключевое. Ни за что на свете она не осталась бы одна на кладбище, пусть и средь бела дня. Ни ради какого расследования, ни ради какого мужчины! А впрочем, нет, был один такой в ее жизни, ради которого она была готова на все, даже ночью на погост потащилась бы, лишь бы раздобыть какое-никакое, пусть и самое греховное, приворотное зелье, кое навеки приковало бы к ней его любовь, но это большой и грандиозный плюсквамперфект, который давно пора перестать поминать всуе.
Да и не только в кладбище дело. Дело в том страхе, который Алене почему-то внушает Сунь Банань. Эта дама способна на все! Да, у нее железное, просто-таки железобетонное алиби на время всех трех убийств, а между тем Алену не покидает необъяснимая уверенность, что китаянка сама приложила к ним руку, без посторонней помощи, никакой ассасин тут ни при чем. И что ее остановит, если она сочтет опасным человека, на миг бросившего в ее сторону избыточно любопытный взгляд?
Терехов вряд ли заступится… Алену внезапно осенило подозрение, что отнюдь не аргентинское танго и вовсе даже не ее прелести влекли Терехова, который вздумал взять у нее индивидуалку. Наверняка она чем-то обеспокоила Сунь Банань, та почему-то встревожилась самим возникновением писательницы Алены Дмитриевой среди персонажей учиненного китаянкой детектива и послала любовника (или ближайшего друга, какая разница?!) в разведку. А названивала ему, требуя немедленного отчета о проделанной работе.
И вот нежелательный персонаж очутится пред карающим взором Сунь Банань… Да еще с планом кладбища в руках…
Спина снова покрылась ледяной коростой.
Нет, лучше уехать с девицами. План следует посмотреть вместе с Панкратовым. Боевой трофей должен быть предъявлен компетентным органам. Дело серьезное. А поэтому нужно…
– Вас домой отвезти, тетя Лена? — спросила Алина, когда они садились в машину.
– Нет, останови, пожалуйста, на перекрестке Дзержинского и Уссурийского бульвара, там краевой отдел юстиции чуть выше, мне нужно туда зайти, послезавтра у меня сделка по продаже квартиры, хочу глянуть, со скольки они работают, — пространно объяснила Алена.
Александрина скосила на нее свой черный длинный глаз (не настолько узкий и длинный, как у Сунь Банань, конечно, но тоже весьма и весьма!) и, будто в сторону, молвила:
– С восьми…
Алена сделала вид, что не слышит.
Зараза Сашечка, конечно, мигом смекнула, что ни в какой отдел юстиции Алене не надо, что она сейчас же ринется исследовать клуб «БЗ»… Но тактично промолчала, не стала мешать подруге, понимая, что мы живем в демократическом государстве, а еще, остановить Алену Дмитриеву, которая встала на тропу расследования, практически невозможно. Даже если бы «Брюссель сказал»!
* * *