Чарусские лесорубы

— Думаете, вы будете солнце встречать, а мы спать? Как бы не так! — раздались голоса. — Выспаться успеем и дома.

Зырянов сделал первый фотоснимок, заснял всю группу на камнях.

Потом, захватив фотоаппарат и ружье, он позвал Лизу вниз к реке, к Глухой Ильве.

Девушка легко прыгала с камня на камень, соскальзывала со скал и даже помогала спускаться Борису. Вдруг их внимание привлек какой-то необыкновенный шум. Казалось, кто-то хлопал в ладоши: хлопнет раз, громко-громко, потом начинает хлопать часто-часто, замолкнет и опять хлопает громко и снова часто-часто.

— Что это такое, Борис? — прислушавшись, спросила Лиза. — Давай посмотрим! — Она схватила его за руку. — Ну, побежали?

Добрались до кромки лесочка, откуда раздавались необыкновенные звуки. Лиза, прячась за деревьями и всматриваясь вперед, начала углубляться в ельник. Иногда она поворачивалась к Зырянову и грозила ему пальцем: дескать, тише, не шуми! Вдруг она замерла на месте, в глазах застыл испуг. Зырянов выглянул из-за ее плеча. Возле скалы, ярко освещенной солнцем, верхом на надломленной вершине старой ели сидел небольшой медведь-муравейник; зацепив лапой отколотую молнией дранку, он оттягивал ее в сторону, а потом отпускал: дранка, щелкнув по стволу, начинала дребезжать; медведь, склонив голову набок, прислушивался и маленькими круглыми глазками с любопытством разглядывал свою игрушку. Потом снова оттягивал дранку, слушал, смотрел.

— Мишка-музыкант! — шепнул Зырянов Лизе.

— Стреляй скорее, стреляй! — шепнула она.

— Зачем? Он сейчас не страшен. Он увлекся игрой, как ребенок. Я его сфотографирую.

Не спеша. Зырянов пристроил свой аппарат за плечом девушки, навел фокус и щелкнул затвором. Медведь, не обращая внимания на окружающее, продолжал забавляться.

У Лизы отлегло от сердца, она повеселела и с любопытством поглядывала то на медведя, то на Зырянова, как бы спрашивая: «Ну, а что будет дальше?»

— Его можно без ружья убить, — шепнул Зырянов. — Вот крикнуть сейчас — он перепугается, получится разрыв сердца.

Лиза с недоверием посмотрела на Бориса.

— Хочешь, испытаем?

— Ой, нет, нет, что ты? — она схватила его за руку.

Медведь вдруг прекратил игру, забеспокоился, вытянул шею. Увидев непрошеных гостей, злобно сверкнул налитыми кровью глазами, рявкнул. Борис схватился за ружье, но медведь кубарем свалился с дерева и исчез, — только слышно было, как хрупоток пошел по ельнику.

Спускаться к реке Лиза отказалась.

— Чего ж ты испугалась? — успокаивал ее Зырянов. — Летом медведи смирные, зря не накинутся, только не тронь их, не зли. Они теперь сытые, добродушные!

— Да, вон как он рявкнул, аж мороз пошел по коже. У меня сердце до сих пор не успокоится.

— Это он для самообороны припугнул нас, а сам бежать… Привыкать надо, Лиза, к нашим лесам. Страшного тут ничего нет.

Выйдя из ельника, они зашли в малинник, разросшийся вокруг каменной россыпи.

— Смотри-ка, смотри-ка, Лиза! — сказал Зырянов. — Здесь, оказывается, мишкина столовая.

— Какая столовая?

— Видишь, приходит сюда малиной лакомиться: все истоптал топтыгин. Вот ягоды обсосанные. Заберется в малинник и пасется, мусоля ягодку за ягодкой, вон сколько сосулек наоставлял!

На горе возле костра уже никого не было. Парни и девушки разбрелись собирать ягоды. Кругом были малинники, а брусника росла повсюду на мхах, на камнях. Некоторые мхи от множества ягод казались красными. Взяв свое ведро, Лиза начала срывать гроздья брусники, они со звоном падали в железную посудину. Зырянов стал помогать ей; стоял на коленях возле ведра и перекладывал тугие краснобокие ягоды с моха в посудину. Потом он отставил ведро в сторону, растянулся на мягком ягоднике, заложив руки под голову.

— Давай, Лиза, поговорим.

— О чем, Борис? — она поставила ведро между ним и собой, прилегла на бок.

— О многом мне хочется поговорить с тобой: о солнце, что светит над нашей землей, вон о тех облаках на далеком горизонте, о лесах, которые шумят вокруг, о своем житье-бытье, обо всем, чем живет человек.

— Говори, я слушаю, дыханье затаила.

— А ты не смейся. Я ведь давно ищу с тобой серьезного разговора. Скажи хоть, откуда ты сама?

— Я-то? — кидая в рот ягодки, дурашливо произнесла она. — Я-то российская, Пенза-матушка!

— Из самой Пензы?

— Нет, городок там есть, наполовину рабочий, наполовину крестьянский.

— А ты из какой семьи?

— Отец раньше сельским хозяйством занимался, потом на завод перешел, слесарем работал. А зачем тебе все это знать?

— Просто так… А сколько лет ты в школе училась?

— Семилетку окончила.

— Так тебе бы можно было счетоводом работать.

— Косточки на счетах перекидывать? Туда можно и хиленького человечка посадить, а я здоровьем не обижена… А потом — что мне дома сидеть? Сестра на фронте побывала, Родину защищала, жизнь повидала. Домой вернулась — герой: ордена, медали! Мне на фронте побывать не пришлось. Чем я хуже своей сестры. Почему мне не посмотреть на мир, на жизнь, какая она есть, не испытать свое счастье?

— А почему ты не в комсомоле?

— Значит, недостойная… Я была в комсомоле, да у меня отобрали билет.

— Почему?

— С начальством не поладила.

— Из-за чего?