Чары

Это была американка, негритянка, лет пятидесяти по меньшей мере и не отличавшаяся физической красотой, но она заставляла слушателей затаить дыхание одним своим присутствием, своим голосом и своим талантом. Она начала с «Ветреной погоды» и продолжала петь, в основном, на английском, и Мадлен мало что понимала, но оценила все. Ее голос не шел ни в какое сравнение с тем, что она слышала до того – глубокий и грудной, мелодичный, словно скользящий и ускользающий на некоторых нотах, потом возвращавшийся к исходной ноте опять – часто октавой ниже или выше. Это было эмоциональное, возвышенное, чувственное пение. Оно словно сжало Мадлен горло, все внутренности, ее сердце, и слезы покатились у нее из глаз – но когда она на секунду перевела дыхание и бросила украдкой взгляд на Антуана, то увидела, что вместо певицы, несмотря на всю ее магическую мощь, тот смотрит на нее, и новая волна радости захлестнула Мадлен. Было уже больше двух, когда они ушли из клуба.

– У вас будут неприятности? – спросил ее Антуан, когда холодный ночной воздух повеял на их теплые лица.

– Может быть.

– Мне очень жаль. Извините меня.

– Это неважно.

Мадлен сознавала, что ей должно быть важно, но важно не было. Ей казалось, что ее жизнь в качестве bonne `a tout faire y Габриэль Люссак была какой-то невсамделишной, нереальной, и только этот вечер, эта ночь была реальностью. Ей хотелось никогда не расставаться с Антуаном – чтобы он отвел ее к себе домой, в маленькую квартирку, в которой, как он говорил, он жил над его рестораном. Она хотела, чтоб он любил ее – и к черту последствия.

Но вместо этого он нашел такси и дал водителю адрес Люссаков, и проводил ее через железные ворота в дом и наверх до самой квартиры.

– Это было просто волшебно, – прошептала Мадлен, и повернулась к нему.

– Я рад, – сказал он, и морщинки смеха обозначились четче у его глаз.

Но все ее мечты развеялись. Он даже не поцеловал ее – ни в губы, ни даже руку. Он едва коснулся пальцами ее щеки, бережно, нежно. А потом он ушел.

На следующее утро Мадлен приблизилась к увольнению ближе, чем когда-либо. В десять часов она должна была забрать полдюжины изысканных облитых сахаром орхидей от знаменитой мадам Лапьер для званого обеда, который ее хозяева давали в тот вечер, но по пути домой она уронила и сломала их. Все ее попытки компенсировать их свежими орхидеями, даже с помощью мадам Блондо, потерпели провал.

– Mais qu'est-ce qui s'est passe?[61] – мадам Люссак, все еще ожидала объяснений Мадлен по поводу ее вчерашнего отсутствия. Но теперь ее ждал новый неприятный сюрприз, и она в ужасе взирала на уже совсем поникшие цветы. – Что ты наделала?

– Я уронила коробки на мостовую, мадам, – сказала Мадлен, ее глаза были виновато опущены. – Я надеялась… может, свежие смогут их заменить, но…

– Так почему же ты не попросила саму мадам Лапьер заменить их живыми?

– Она всегда так занята – да и потом, мадам, я подумала, что будет уже поздно…

– Я позвоню ей прямо сейчас, – мадам Люссак была в расстроенных чувствах. Она быстро нашла номер в своей записной книжке, подошла к телефону и начала говорить. А затем она посмотрела на Мадлен. – Вообще-то я наконец хочу узнать, что это такое за важное дело, о котором ты даже не могла говорить по телефону. Поговорим об этом позже.

– Конечно, мадам.

Несмотря на все свои старания, Мадлен была все также абсолютно не способна врать. Оказавшись лицом к лицу с хозяйкой – после того, как срочно организованный заказ был выполнен кудесницей мадам Лапьер, она выдала чистую и неприукрашенную правду.

– Я была так счастлива видеть его снова, мадам – я просто пошла с ним.

– Забыв о своих обязанностях.

– Боюсь, что так.

– И ты, конечно, очень сожалеешь?

– Конечно, мадам, хотя…

– Хотя? – брови мадам Люссак опасно приподнялись.

Мадлен решила все же продолжать.

– Хотя это было так чудесно, мадам. Мне только очень жаль, что я так расстроила вас и мсье Люссака. Вы заслуживаете гораздо лучшего с моей стороны.

– В самом деле. Это верно.

Мадлен ждала, когда на нее опустится карающий меч, но так и не дождалась. То же самое непонятное, хранящее Мадлен чувство, столько раз не дававшее Габриэль Люссак уволить девушку, сработало и сегодня. Какой бы рассерженной она ни была, почему-то ее гнев испарялся. Вот и сейчас… Если она вышвырнет Мадлен Габриэл на улицу из-за этого идиотского романтического дурмана, которым набита ее голова, один Бог знает, какая судьба постигнет ее.

Прошла целая неделя без весточки от Антуана. У Мадлен все валилось из рук, и она словно грезила наяву – то ей казалось, что он волшебным образом появится сейчас в квартире мадам Люссак или на улице, или в овощном рынке, но через минуту она уже чувствовала себя несчастной и покинутой, и холодела от ужаса, что никогда больше его не увидит.

Консьержка дома, рыжеволосая женщина с кислым, как лимон, выражением на лице, отдала Мадлен записку на восьмой день после того, как она рассталась с Антуаном.