Чары колдуньи

И тут же она поняла, что именно это и должна сделать. Не было больше сил сидеть на месте, тосковать при лучине в ожидании, когда придет весна. Она же идет, не сидит, и Дивляну с неодолимой силой тянуло в путь. К тому же… ни в какую сторону она не поехала бы так охотно, как к западным кривичам. Весна была именно там.

— Куда тебе? — удивилась мать. — А дети? Не бросишь ведь, с собой потащишь — по зимней-то поре!

— Если не сейчас, то когда же я еще с Велеськой повидаюсь? Весной Яруша уедет, мне не до разъездов тогда будет.

Тронулись в путь на шести санях: Дивляна со Снегулей, Вильшей и детьми (только Вильшину дочку оставили дома, на Молчану), Милорада, Доброня, Витошка и еще десяток мужчин, в основном свои родичи. Ехали сперва по льду Волхова, на неделю остановились в Словенске, потом через Ильмерь и Шелонь. Двигались не быстро, только в светлое время дня — опасались волков, — на ночь приставали в какой-нибудь веси. Несмотря на холод и трудности пути по ледяной дороге, прорезающей заснеженные леса, Дивляне казалось, будто она едет к весне и та приближается с каждым шагом. В предрассветной тиши ее будило токование тетеревов на ближних опушках, на снегу виднелись следы, оставленные их крыльями во время танца. Под ярким солнцем зелень елей принимала совершенно летний вид, и даже лежащий возле стволов снег не мешал сквозь весну уже видеть впереди лето.

На Шелони начались поселения кривичей. У Дивляны замирало сердце при звуках их «окающего» говора. Сами эти избушки — такие же, как везде, — казались ей какими-то особенными. Но на нее и впрямь смотрели тут по-особому. Все уже знали, кто она такая, и вскоре уже местные жители сами выходили к реке встречать ладожский обоз, кланялись Дивляне и говорили: «Благо тебе буди, солнышко, пришла и до нас, Лелюшка, дождались, слава чурам!» — И протягивали каравай на вышитом рушнике. Все радовались, будто это она несла им весну, по вечерам народ набивался в избу, где она находила приют, и все наперебой жаждали зазвать ее к себе. Рассказывали о житье-бытье, жаловались на неудачи, точно она могла разом все исправить, а женщины запевали почему-то свадебные песни… Должно быть, на пути из Плескова в Ладогу всем были памятны не раз возникавшие разговоры о женитьбе молодого князя на дочери воеводы Домагостя, но в головах все перепуталось.

В эту пору везде закликают весну, и по пути они нередко слышали, как с ближних бугров, пригорков, высоких берегов рек разносятся протяжные заклички. И Дивляне казалось, что зовут ее, ждут, когда она приедет — «на сошеньке, на боронушке, на овсяном пирожке, на пшеничном колоске». И эти самые пирожки ей приносили, радуясь, что весна сама пришла за подношением.

Через две с половиной недели, на Сороки[23], когда везде пекут «жаворонков» с конопляным семенем внутри, прибыли в Изборск. Город на круче стоял среди неровной холмистой местности, иссеченной оврагами и перелесками, но при нем не было большой реки, и Дивляна, привыкшая в Ладоге к Волхову, а в Киеве к Днепру, оттого чувствовала себя здесь неуютно и все время невольно искала взглядом несуществующую реку. Только озеро под горой могло бы отчасти восполнить недостаток, но сейчас оно еще было покрыто посеревшим льдом и снегом.

Велемила так обрадовалась, что тут же и принялась за дело, — будто насилу их дождалась, и мать проводила ее в баню, даже не успевшую остыть после мытья приехавших.

— Вот как внук бабке рад — торопится познакомиться скорее! — улыбался муж Велеськи, изборский воевода Стеня, скрывая за улыбкой смятение и тревогу. Дивляна сразу вспомнила одного из двух парней, что пять лет назад прибыли в Ладогу с Вестмаром Лисом: даже вязаная шапочка та же, только светлая бородка отросла да лицом уже не растерянный мальчик, а зрелый муж.

Все обошлось благополучно — крепкая, сильная Велемила, которой зимой сравнялось семнадцать, родила такого же крепкого, горластого мальчишку. По варяжскому обычаю Стеня взял его на руки, окропил водой и нарек Трюггвардом. Ни у него, ни у Велемилы в земле западных кривичей не было никаких корней, и он выбрал сыну имя в честь самого знаменитого из своих свейских предков, однако изборские женщины тут же стали звать младенца Турушкой и Труворушкой.

— Лучше бы уж тогда Зимобором[24] назвали, коли наши имена нехороши! — ворчала Милорада. — Всегда-то молодые лучше знают! Глупее вас выдумывали обычай!

Стосковавшись более чем за полгода в чужом городе, Велемила не хотела отпускать родных — да и как ехать, если санный путь рушится? Порой старуха Марена еще скребла по закромам, сыпала из складок шубы последние остатки снега, и тогда нанесенные теплым ветром разрушения скрывались под свежим тонким одеялом, придавая земле такой вид, будто зима вечна, — но никто не верил. Ехать по льду становилось опасно — в такой же вот день погиб молодой радимичский князь, провалившись с конем в полынью, не видную под тонким слоем пороши. Река уже подтаивала у берегов, лед посерел, напитавшись влагой, и по всему выходило, что домой ладожане вернутся только после ледохода, по весенней воде.