Чары Шанхая

— Ладно, давай сюда свой манифест, — перебил сеньор Сукре, схватил ручку, вывел свою фамилию и поставил подпись. — Вот, пожалуйста… Знаешь, что я тебе скажу, Блай? Я очень тебя уважаю, честное слово. Как-нибудь обязательно напишу твой портрет. Но твоя петиция — один смех. Неужели ты не видишь, что нас окружает Ничто — великая, таинственная пустота? — И его мягкая пепельно-серая рука нищего художника, словно ведомая неким смутным воспоминанием, широким жестом обвела зловонное болото, которое, по его мнению, нас окружало. — Надеюсь, ты меня понимаешь. Пустые сны, что тонут в пустоте, как сказал некто…

— И ты все это видишь, бедолага? — Капитан сочувственно улыбнулся. — Спасибо, твоя подпись очень нам пригодится.

— Представь себе, Блай, бывают дни, когда меня почти не волнует, кто я такой и какого черта здесь делаю. Боюсь, это и в самом деле почти не имеет значения. Наша личность — мыльный пузырь, который, того и гляди, лопнет… Все мы, мой добрый друг, суть не что иное, как космические отбросы. Для меня сейчас главное припомнить, что я делал завтра, и навсегда забыть, что буду делать вчера. Пока.

На прощанье сеньор Сукре дружески хлопнул капитана по плечу, подмигнул мне и бодро зашагал в сторону Торренте-де-лас-Флорес. Мы продолжили свой путь. Капитан покачал головой и усмехнулся: он был доволен, что старый друг так простодушно и ловко его дурит. Над нашими головами, среди стремительных черных туч, которые словно пожирали друг друга в сумрачном небе, на мгновение замер желтый зигзаг молнии.

4

Ким частенько повторял, что в разгар передряг, которые неизбежно влечет за собой его опасная миссия, сжимая рукоятку пистолета и заглядывая в лицо смерти, он вдруг понимал, что делает это не ради свободы, справедливости или какой-нибудь иной великой идеи из числа тех, что движут миром, заставляя людей мечтать и убивать друг друга, а ради хорошенькой девочки, которая прикована к своей кровати, к своему дому и своему городу болезнью и нищетой. Эта девочка — ты, и твой образ навсегда отпечатан в его памяти, словно татуировка. Дня не проходит, чтобы он не представил себе, как ты лежишь здесь, будто раненая голубка, запертая в стеклянной клетке, и тебя преследует отвратительный черный дым. Скажи ей, чтобы гнала из сердца тоску и разочарование, — вот какие слова он тогда произнес, и сейчас я передаю их тебе, ничего не добавив и не утаив; он тебя видит, слышит твой голос, помнит тебя и любит, забывая собственные невзгоды, потому что все поражения и потери, которые принесло с собой окончание войны, одиночество и изгнание, разлука с твоей мамой, депортация и гибель товарищей, зверства немцев — все это кажется ему ничтожным в сравнении с тем, что он не в силах помочь своей бедной больной девочке, приободрить ее, поддержать в ней желание жить…

Сейчас я расскажу вам, как началось последнее приключение Кима. Как нежданно-негаданно он покинул Тулузу и направился в Шанхай в поисках одного нацистского агента, бывшего офицера гестапо, с которым он прежде никогда не встречался. Чтобы вы поняли, как велики были риск и ответственность, которые взял на себя Ким, согласившись на участие в подобной операции, я должен сперва упомянуть об одном печальном событии, случившемся незадолго до этого путешествия, во время его поездки в Испанию. Поездка была тщательно спланирована заранее: ему велели пополнить бюджет нашей организации.

Я отлично помню, как лязгнул затвор браунинга, когда из него вынули магазин, помню этот металлический щелчок, который всегда резал мне слух. Дело происходит в Тулузе чуть более двух лет назад, в комнатушке с балконом, выходящим на реку Бельфор, неподалеку от вокзала. Ким рассматривает фальшивые документы, которые я ему дал, улыбается и кладет их в карман.

— Отличная работа, — говорит он, пока я доделываю остальные пропуска, и добавляет: — Ты настоящий мастер.