Час бультерьера

— Я бил в четверть силы. Максимум — у длинного сотрясение, а у второго зубы выбиты. Оба в нокауте, без сознания.

— Ну и все! Какие проблемы? Даже ежели они и вспомнят номер этого тарантаса, вряд ли отважатся тебя разыскивать, верь мне, знаю, о чем говорю. Даже если у них есть дружки среди бандюков, так по понятиям ты прав на все сто процентов. А теперь сам прикинь — найдется ли мент, который у этой гопоты примет заяву, а? На фиг мусорам и прочим органам лишний геморрой? Вот, к примеру, какова основная цель моего визита к журналисту Иванову, а? Да чтоб расставить все точки над "и" в уголовном деле о безобразии в прибалтийском логове ассасинов, и только! Улики, которые мы с твоими соплеменниками оставили, плюс показания Иванова о том, что Бультерьер сам признался, типа, в одиночку охмурял скинхедов, а после сам же их загасил, и все, шабаш, дело закрыто. Я по-прежнему в розыске, мне не привыкать, а вы — корейские сульса — вне всяких подозрений.

— Про нас еще Сабурова знает.

— Ага, знает. Давай допустим на минуточку, что Зоя — сука последняя. Как думаешь, настучит ссученная Зоя на сульса?

— Не уверен.

— И я уверен, что она будет молчать. У Сабуровой слишком развито материнское чувство. Про вас, сульса, она все поняла — вы реальная сила, способная карать за болтливость. Из боязни за ребенка она онемеет, гарантирую. Ну а ежели она вам понадобится — так пожалуйста, считай, вы ее завербовали... Учись, Кимушка, разбираться в людях, без этого никуда. Вот возьмем для учебного примера Шурку Иванова. Как ты думаешь, прославится он, взорвав ту информационную бомбу, что мы ему подарили?

— Я его ни разу не видал, Семен Андреич.

— Однако слыхал, как мы с папкой твоим ему косточки перемывали. Ну же! Смелее высказывайся, жду.

— Я думаю, Иванов сумеет распорядиться бомбой с пользой для себя.

— Ха! Ошибаешься! Кой-какую пользу он, разумеется, поимеет, но... Знаешь, Кимушка, он даже кейс при мне не открыл, а там, в кейсе, половина документов на арабском. Звездючка случилась у Иванова, подвержен Александр Юрьевич звездной болезни, увы. Ну да и хрен с ним! Ким Юльевич, еще одна страница жизни перевернута. Завтра, само собой, на этой, сегодняшней странице отыщутся мелкие помарки, однако папка твой, с его-то связями и возможностями, все ляпы подчистит, поисправляет.

— Семен Андреевич, мы победили?

— Хм-м... Хороший вопрос... Знаешь, Кимушка, давным-давно либерально настроенные интеллигенты эпохи ужасов царизма устроили демонстрацию для темного крестьянства полотна художника Репина "Бурлаки на Волге". Развернули они, просветители, картину перед мужиками в лаптях и попросили оных высказаться. И знаешь, чего сказали крестьяне? Сказали, что видят грязный холст. Намалеванные художником образы они, бедолаги, не смогли увидеть, увы.

— Это вы к чему?

— Я это к тому, мальчик, что нам может казаться... Нет, не так — мы можем быть уверены в победе, а на самом деле... Ким! Смотри, куда едешь! Блин! Слушай, еще в чуть, и вон тот "мерс" нас бы подрезал!

— Семен Андреич, я не вино...

— Виноват! Запомни — последнее дело искать виноватых на стороне. Хочешь выжить в этом мире, во всех грехах вини себя и только себя, понял?!

— Понял, Семен Андреич.

— Это хорошо, что ты такой понятливый. Только, знаешь, и у меня не всегда получается искать и находить корни неудач в себе.

Следующие полчаса примерно они ехали молча. Ступин думал о чем-то своем, Ким крутил баранку, с тревогой прислушиваясь к покашливаниям мотора.

Выехали за город. Ким отважился прибавить скорость и задать вопрос Мастеру:

— Семен Андреич, вы скоро нас покинете, да?

— Ха! Ты выразился, как будто смертельно больного спрашиваешь о точной дате его кончины!

— Мастер, я...

— Ким! Я же просил не обзывать меня Мастером!

— Я не хотел вас обидеть Ма... Семен Андреич!

— Верю. А как насчет того, чтоб выполнить одну мою просьбочку, парень?

— Вашу просьбу? Я?.. Конечно, Семен Андреевич! Любую, если... Если отец разрешит, вы же понимаете...

— О'кей, с Юликом я поговорю, он разрешит. Короче, так — ты прав, скоро я вас, ха, покину. В смысле — уеду в родные таежные пенаты, к жене с дочкой. А просьба моя, Ким Юльевич, будет к тебе таковой — будь любезен, называй Мастером приятеля моего старинного, Мишу Коробова. По возвращении из Прибалтики я с Сабуровой и общался всего-то чуть, но узнал, что Михаил Валерьевич Коробов, сенсей некоего редкого каратешного стиля, серьезно бедствует. Миша — мужчина гордый, с принципами, оттого и прошу тебя, Кимушка, записаться к нему в ученики и честно платить Мастеру за индивидуальные тренировки ежемесячную немалую сумму. Насчет денег с папкой твоим я договорюсь. Залегендируем тебя как сына "нового русского"... то есть — "нового корейского", ха, как недоросля, которому взбрело в голову научиться самообороне... Эй, парень! Чего нос повесил? Да, понимаю, совсем не просто будет с твоей, юный сульса, боевой квалификацией изображать неумеху, пыхтеть, задыхаясь, во время общефизических разминок, изображать полное отсутствие растяжки и коряво махать руками-ногами, однако ты постарайся, договорились?

Эпилог,