Час бультерьера

Я закатал правый рукав милицейской рубахи, я немного порвал рукав, когда пропихивал в него свой "гипс", однако надрыв незаметен. Милицейский китель я надел по-гусарски: левая рука в рукаве, правый рукав свободно болтается, китель застегнут на одну пуговицу, поверх него "гипс" висит на скрученной из бинтов веревочке, которая трет мне шею. Правый капитанский погон съехал за спину, левый смят лямкой мешка. Зато стандартная милицейская кобура хорошо видна, в ней — стандартный "Макаров". Завершают ансамбль ментовские форменные брюки, заправленные в сапоги, и фуражка с кокардой.

Во внутреннем кармане кителя лежит ментовская ксива с фотографией Лешего. Я долго не узнавал его на фото, поскольку фотографировался для липового удостоверения наркоделец в одних усах и с короткой стрижкой. Кстати, помимо ментовского карнавального костюма в памятном сарайчике имелась еще и форма офицера внутренних войск, опять же с фальшивой ксивой в кармане, снабженной фото Лешего, но уже без усов. Нормально придумал Леший, правда? Превращается из патлатого бородача в стриженого усача и какое-то время перемещается по нашей доверчивой Родине под личиной мусора; сбривает усы и становится армейским офицером; снимает армейскую форму, и он уже честный гражданин. Здорово, да?

Противно моросит мелкий дождичек, под ногами хлюпает размякшая грязь, из-за заборов убогих частных владений меня, мента-Квазимоду, с разной степенью служебного рвения облаивают собаки. Редко в каком окошке горит свет, и фонарей на одноэтажной окраине, разумеется, ни единого. Ежели какая страдающая бессонницей старушка и разглядит сквозь забрызганное дождичком стекло и темень одинокого прохожего с рюкзаком, то прежде всего запомнится ей, что я мент, а потом все остальное.

Так-с... кажись, во-о-он те хоромы под крышей, крытой шифером, схожи по описанию с жилищем Лысого. Подхожу ближе, щурюсь... Кажется, наличники выкрашены в голубой цвет. И собаки за низким забором нету, что тоже является приметой. Воровато оглядываюсь, перепрыгиваю через заборчик.

Лысый маскируется под одинокого военного пенсионера, перебравшегося в таежный городок, дабы коротать остаток дней за любимыми забавами — охотой и рыбалкой.

Поднимаюсь на крылечко под жестяным козырьком, стучусь в дверь... Тишина за дверью. Стучу громче и настойчивее, слышу шаркающие шаги.

— Кого черт принес? — спрашивает сварливый голос за дверью.

— Друга, — отвечаю неискренне. — Я от Лешего.

— Заходи. — Дверь скрипнула, приоткрылась. Слышу, как хозяин поспешно отходит подальше от двери.

Захожу, вспыхивает лампочка под деревянным потолком, щурюсь, сквозь прищур вижу Лысого.

Надо ли говорить, что человек с такой кличкой лыс, как бильярдный шар? Надо, ибо его лысина меньше всего ассоциируется с шаром. Голый череп весь какой-то бугристый да шишковатый, впервые вижу этакую халтуру природы.

Лысый высок и крепок, встречать незваного гостя вышел в трусах и с обрезом. Трусы семейные, до колен, две дырочки обрезанных стволов направлены мне в живот.

— Заряжено картечью, — предупреждает Лысый.

— Это правильно, — киваю понятливо, обвожу взглядом сени. — От картечи в этой тесноте спасения нету.

— Дверь замкни.

— Момент. — Скидываю рюкзак с плеча на пол, поворачиваюсь беззащитной спиной к вооруженному хозяину, закрываю засов.

— Ты кто таков будешь? — Стволы внимательно следят, как я отворачиваюсь от двери, как нагибаюсь к брошенному у ног рюкзаку.

— Я-то? — Нагнулся, берусь левой кистью за лямку вещевого мешка, снизу вверх, из-под козырька фуражки гляжу в дырочки на конце коротких стволов. — Я — капитан Пронин, внук майора Пронина.

Заметно шевельнув бедрами и незаметно кистью, швыряю тяжелый рюкзак. Быстрее, чем он спускает курки. Объемистый вещмешок подбивает стволы снизу, заряд мелкой металлической дряни уходит в песок, стонут поверженные доски, разбивается лампочка, грохот бьет по ушам, по носу шибануло кисло-сладким запахом пороха.

Выполняю практически фехтовальный выпад, на блин фуражки сыплется тонкое стекло разбитой лампочки, и пусть, лишь бы за шиворот не попало. Рука-рапира метит и попадает в горло хозяину домика с голубыми наличниками. Сомкнутые пальцы пробивают гортань, рука опускается, подхватывает с пола рюкзак. Разворачиваюсь кругом, бью на развороте ногой по бугристой лысой голове, нога чувствует смещение шейных позвонков, не совместимое с жизнью. Рюкзак повис на локтевом сгибе левой руки, единственной пятерней открываю засов, толкаю дверь, прыжком перемещаюсь на крылечко и спрыгиваю на мокрую землю. Короткая пробежка, перемахнул через заборчик, закинул рюкзак за спину и чинно хромаю вдоль темной улочки, ежусь под дождичком.

Пока разбуженные сдвоенным выстрелом соседи Лысого проснутся, пока повылезают из теплых постелек, я успею доковылять до тех домов, обитатели которых не расслышали канонаду. Пока ближайшие соседи лысого покойника будут пялиться в окна, безуспешно пытаясь разглядеть хоть что-то, пока будут думать, стоит ли выходить под дождь, во тьму, я буду уже далеко.