Час девятый

И он стоял и продолжал смотреть на докторшу, не зная, что ему делать, а докторша опять говорила слова очень обычные, будничные:

– Я до утра побуду здесь, а вы отвезите Люсю.

Он не понимал, как она может говорить так спокойно и просто, когда рядом умирает человек, и с молчаливой враждебностью смотрел на нее, и она понимала его и не обижалась, и не пыталась объяснить, что она не может вести себя иначе, ведь она уже больше тридцати лет работает врачом и видела столько болезней и смертей, что давно привыкла к ним, она не могла не привыкнуть к этому, иначе давно перестала бы быть врачом.

Но она ничего не стала говорить Михаилу Федоровичу. Она спокойно смотрела на него и, когда задребезжала крышка чайника, сказала:

– Снимите чайник.

Михаил Федорович снял чайник, стал искать стаканы. Нашел, поставил на стол – все так же молча, не глядя на докторшу. Он прислушался к тому, что было в соседней комнате, но голоса Анны Матвеевны не было слышно. Люся тихо ходила по комнате, делала что-то. Михаилу Федоровичу хотелось зайти туда, посмотреть на жену, но он не знал – можно ли?

Докторша взяла маленький фаянсовый чайник, сказала:

– Если позволите, я сама заварю.

– Пожалуйста, пожалуйста, – торопливо сказал Михаил Федорович, пододвигая ей чай и сахар.

Докторша заварила чай необыкновенной густоты и стала пить его маленькими глотками. Михаил Федорович тоже налил себе, но так и не притронулся к стакану – не хотелось.

Молчали. Ярко и бело светила стосвечовая лампочка без абажура, в углу желто и почти невидимо поблескивало узкое пламя лампадки – бог хмуро вглядывался в сидящих за столом людей.

Вышла Люся, молча села к столу. Михаил Федорович боялся расспрашивать ее, а она не говорила, сдвинула тоненькие брови, сосредоточенно размешивала сахар в стакане. Докторша сказала ей:

– Ты поезжай, голубушка, я сама побуду тут.

– Хорошо, – кивнула Люся.

Она допила чай и встала, тут же поднялся и Михаил Федорович, ожидая ее.

Дождь кончился, только злой невидимый ветер кидал в лицо холодные шарики воды, срывая их с деревьев.

Михаил Федорович отвез Люсю и медленно ехал назад, к белым светящимся прямоугольникам окон своего дома, думал – жива ли?

Докторша все так же сидела за столом, смотрела перед собой, думала о чем-то, на его появление только чуть голову повернула, невнимательно посмотрела – и снова задумалась. Михаил Федорович только сейчас как следует пригляделся к ней – раньше видеть ее не приходилось, работала она в Никольском недавно, с весны, – и понял, что она уже старая – под шестьдесят, наверно, – вспомнил, как гнал он лошадь по тяжелой трясучей дороге, а она ни словом не придержала его, хотя знала, конечно, что Анна Матвеевна безнадежна, – и стало ему жалко ее и стыдно за свою недавнюю враждебность к ней: «Тоже, у сердешной, жизнь крутая. Умаялась...» Он тихо сказал:

– Вы поспите, я постелю вам.

– Не нужно, – бросила докторша, не глядя на него.

Михаил Федорович посмотрел на ее боты и предложил:

– Может, боты снимите? Нехорошо ногам долго в резине быть. А я вам валенки или что полегче дам.

Докторша медленно повернула голову, как-то очень уж внимательно посмотрела на него – Михаилу Федоровичу даже неловко стало, подумал: не то ляпнул, – и согласилась:

– Давайте валенки.

Михаил Федорович отыскал старые разношенные валенки, взял боты докторши и, хотя грязи на них почти не было, вымыл во дворе и поставил в печке сушить.

До утра просидели молчком. Докторша часто вставала, шла к Анне Матвеевне, недолго была там и снова садилась за стол. Михаилу Федоровичу ничего не говорила, а сам он спрашивать боялся. И зайти к Анне Матвеевне он так и не осмелился.

Стало светать. Докторша еще раз сходила к Анне Матвеевне, была там подольше и, когда выходила, дверь прикрывала медленно, точно боялась ненароком стукнуть.

– Что?! – неожиданно громким голосом спросил Михаил Федорович.

– Жива... День, наверно, протянет, а дальше – не знаю... – И добавила со вздохом: – Ехать мне надо.

Михаил Федорович принес ее боты, обтер тряпкой – и просительно сказал:

– А может, чайку еще попьете, а?

Очень хотелось ему, чтобы побыла она еще немного, и докторша, видно, поняла это, согласилась:

– Можно.

Но выпила она всего полстакана встала и неожиданно спросила:

– Воевали?

– Привелось, как же без этого, – чуть удивился вопросу Михаил Федорович.

– На каких фронтах?

– На разных... А вы – тоже? – догадался Михаил Федорович, вспомнив медсанбатских девчушек.

– Все четыре года, от звонка до звонка... – Докторша помолчала немного и твердо сказала: – За мной не приезжайте больше. Все что надо – Люся сделает, я вашей жене помочь ничем не могу. Поймите, пожалуйста, – я одна на четыре деревни, случись что...

– Понимаю я, – торопливо сказал Михаил Федорович. – Спасибо, что в этот раз приехали.

Уже усадив докторшу в тарантас, он вдруг сказал:

– Я сейчас, на минутку только.