Час гладиатора

– Ну, с кем, с кем? С мужиком нормальным, типа тебя. Потом, когда отойду, достану бутылочку. Но обязательно, чтоб с закусом. Лучше всего грибки соленые. Берешь так его на вилку, а он, зараза, скользкий… А ты его раз, так резко! Как я Щербатого… О господи, прости меня грешного! Ну, вот, ты грибочек в себя, потом сразу стопку самосвалом, а потом опять грибочек. И боженька так, раз – по душе пяточкой. – Кентавр вдруг резко замолк. Максим кожей почувствовал напряжение в камере соседа. – А ты чего это спрашиваешь такое? – В его голосе – подозрительность и напряжение.

– Да так, по-соседски…

– Слушай, ты, Гладиатор, ты зачем мне душу бередишь? Ведь этого никогда не будет! – в рыке Кентавра зарождалась истерика. – Ты же мне… ты мне в душу… – Кентавр вдруг зарыдал, потом зарычал. – Суки! Все вы су-уки! – Он встал, стал стучать огромными кулаками в стену, затем по металлической решетке: – Убить! Всех мочить!

В коридор вбежали два охранника, один с электрошокером, другой с автоматом.

– Прекратить! – заорал охранник с автоматом, – а то пришью щас! – Он передернул затвор автомата, направил его на Кентавра.

Кентавр прекратил кричать, бессмысленно уставился на охранника, как-то сразу сник.

– Все, все, боец, иди отдыхай, – вяло махнул рукой, ушел в угол камеры, сел на пол, обхватив голову руками. И застыл в такой позе.

Охранники постояли еще несколько секунд, потом ушли. Максим прошел в дальний угол и тоже опустился на жухлую солому. Истеричная выходка Кентавра произвела на него гнетущее впечатление. Он постарается больше не задевать его.

Однако после обеда Кентавр неожиданно заговорил с ним сам.

– Гладиатор, ты прости меня.

– Нет, я не в обиде.

– Я чувствую, крышу срывает. Просто иногда так погано… хочется в петлю.

– Не надо, Глеб.

– На моем счету уже человек десять или одиннадцать. Со счету сбился. И знаешь, что меня больше всего бесит? Эта мразь, по ту сторону сетки. Вчера отрубил Каленому руку. Но не совсем, она у него повисла на сухожилиях. Кровь хлещет фонтаном, Каленый пытается ее приделать. А один пацанчик, молодой, лет двадцать, подбежал к сетке, глаза горят, визжит: «Ой, как здорово! Ой, как мне нравится!» – и пытается рукой поймать струю крови и обмазать себя ей. Если бы не сетка, я бы снес ему тыкву.

– Слушай, Глеб, – Максим понизил голос до шепота, – отсюда можно сбежать?

– Выбрось это из головы. Я здесь шестой месяц. Изучил всю их систему. Допустим, тебе удастся в наручниках, выйдя из камеры, вырубить двух конвойных. Допустим. Выйти из барака ты не сможешь. В конце здания два автоматчика, кругом видеонаблюдение.

– И что, ни разу не было попыток?

– Один пытался убежать, когда его вели на бой. Пристрелили…

– Понятно, – Максим покачал головой, вернулся в угол на солому.

За ним пришли, когда он уже заснул.

– Вставай, Гладиатор, – приказал ему конвойный, – спиной к решетке!

Максим подошел к решетке, повернулся спиной, протянул назад руки между железными прутьями. На запястьях щелкнули наручники.

Его привели в подвал с узкими решетчатыми окнами.

– Твой выход, Гладиатор, – Самур посмотрел на него с прищуром, – наручники снять! – приказал он конвойным.

– С кем мне драться? – поинтересовался Максим.

– С Циклопом. Вам дадут бензопилы.

– Бензопилы?! – удивился Максим.

– Ну да. Ни разу не приходилось пилить дрова бензопилой?

– Нет.

– Вот и потренируешься. Это легко. Человек мягче дерева, – Самур выдал легкий смешок, похожий на хрюк. Видимо, ему понравилась его собственная шутка.

Про Циклопа в «зверинце» известно немного. Грабитель, на счету несколько жертв. В темное время суток подкрадывался, бил молотком по голове, забирал все ценное. Троих убил, нескольких сделал калеками. Циклопом его прозвали за то, что на одном глазу у него бельмо.

За дверью снаружи раздался рев. Зрители орали так сильно, что дрожали стекла на окнах. Через минуту охранники внесли в комнату Конопатого, молодого парня лет тридцати с оспинами на лице. Он попал сюда две недели назад. Бросили на пол, сообщили Самуру: «Готов. Щас там вытрут все, и можно следующего».

– Мешок принесите! – приказал Самур.

Максим посмотрел на Конопатого. Тот лежал, скрючившись, прижав обе руки к животу.

– Чего у тебя? – спросил его Максим.

– В живот… ранение. У нас были строительные пистолеты.

Максим покачал головой, опустился на корточки. Он старался не смотреть на Конопатого. По бледному лицу смертника катились слезы.

Снова вошли охранники, бросили рядом с Конопатым черный полиэтиленовый мешок

– Можно выпускать, – сообщили они Самуру.

– Пошел! – резко приказал Самур Максиму.

И хотя он ждал этой команды, приказ прозвучал, как выстрел, на душе стало тоскливо, а сердце забилось, выбрасывая в кровь адреналин.

В глаза ударил яркий свет мощных прожекторов. Максим невольно прикрылся ладонью, огляделся. Это было большое квадратное помещение. Посредине подвала на высоте около метра – огромный помост с деревянным полом. Он тоже четырехугольный, по периметру окружен высокой сеткой-рабицей.

Но больше всего Максима поразила публика, сидевшая вокруг бойцовской арены. Она возбужденно гудела и жадно смотрела на появившегося бойца.