Час кошки

И тут мне вспомнился твердый холодный предмет, который я нащупала в его кармане. Есть английская поговорка, «он родился с серебряной ложкой во рту», так говорят про счастливчиков. У Спуна была чудная привычка таскать в кармане серебряную ложку. Вот и прилепилось к нему это прозвище — вроде как добродушное, но все же насмешка. Ведь настоящие счастливчики, родившиеся «с ложкой во рту», не таскают ее при себе. У Спуна такое обалденное тело, а он цепляется за свою ложку и выпендривается, как последний пижон, словно ему нужно все время доказывать миру, что он реально крут. Я даже слегка разозлилась на Господа Бога, сотворившего столь несуразного человека.

— Что, нелегко живется?

— Нет, у меня всегда все путем.

Вранье, подумала я, и сказала:

— Пойдем ко мне.

Наверное, в этот момент мне захотелось побыть мученицей. А, может, великодушно осчастливить его. Но Спун мигом остудил мою благородную жалость:

— Опустила бы ногу. Затекла небось? Если хочешь еще потрахаться, займемся этим на простынях.

Он подмигнул, прищурившись и задрав кверху бровь, — в типичной для чернокожих манере. Огонь пробежал по моим жилам и угас, оставив сладостное послечувствие во всем теле.

2

Мария держит в своей гримерке свиней. Много жирных свиней. Даже не знаю, сколько их туда набивается. Они постоянно сидят там на полу, расставив толстые ляжки, и чавкают, обжираясь поставленным прямо на пол рисом с карри. В общем, свиньи — они и есть свиньи, чего от них еще ждать. Правда, Мария запрещает мне называть этих лохушек свиньями. «Но ведь они же и вправду свиньи! — как-то возмутилась я. — Вот ты, Мария, совсем другая. Не то что эти девки!» Но Мария так резко оборвала меня, что я заткнулась.

На сей раз Мария была в черном кимоно с гербом и в гэта из павлонии. Она нервно походила по гримерке, потом уселась, скрестив ноги, перед зеркалом и принялась накладывать грим. Кимоно она спустила до пояса, закрепив рукава на бедрах. Подкладка оказалась огненно-алой.

— Когда отработаю номер, хочу выйти на улицу, выпить чего-нибудь. Не составишь компанию, Ким? Если есть желание посмотреть мой выход, попроси осветителя пустить тебя в аппаратную. А то, может, тут подождешь?

— Нет, хочу посмотреть.

Торчать здесь и пялиться на уродливых полуголых девиц из кордебалета было противно. Они сидели на полу, задрав колени, и посматривали на меня свысока, явно считая соплячкой и полной дурой. Хотя, в общем, занятно перекидываться английскими шуточками с филиппинскими танцовщицами. Мария загасила в черной фарфоровой пепельнице сигарету и начала одеваться. Белое платье с длинным разрезом до самого копчика… Косясь на нее, я вышла из уборной. Дожидаясь выхода Марии, я так распсиховалась, словно сама была на ее месте. Наверное, только она способна разжечь в этом крошечном зальчике, кишащем слизнеобразными подобиями мужчин, всепожирающий огонь низменного вожделения.

Мария широко раздвигала ноги, извиваясь под звуки блюза, и всякий раз я испытывала настоящее потрясение при виде ее раскрывающейся киски. Я вдруг подумала о своем скромном «сокровище». Время от времени и я приторговываю им. по доступной цене, но куда мне до той красоты, что есть между ног у Марии! Я почувствовала жгучее отвращение к самой себе. Да, мой половой орган никогда не будет предметом искусства… Мне вспомнилось, как однажды Спун намалевал на стене в сортире струей из баллончика надпись «PUSSYIS GOD!!!» — «Киска — это Бог!»

И снова на сцене появилась Мария — в одних туфельках на высокой шпильке и фетровой шляпке. Грациозно извиваясь, Мария начала ласкать и поглаживать свое тело, возбуждая себя. Лицо Марии выражало сладострастное блаженство, но внутри она оставалась элегантно холодной. Интересно, что будет, если устроить такое же представление в постели? Довести мужчину до исступления, до неистовства — а самой остаться хладнокровно-бесстрастной? Мне жутко захотелось увидеть, как от моего пип-шоу рухнет все высокомерие Спуна. Сыграть спектакль для него одного, а когда он бросится ко мне, изнемогая от страсти, отвергнуть его, как это делает Мария с алчущими ее мужчинами… От мысли о том, что мы со Спуном скоро снова окажемся в постели, по всему телу прокатилась жаркая волна. Но… но пока это я теряла голову и, обезумев от страсти, вопила: «Хочу тебя, хочу тебя!»