Час крысы

У нас, в России-матушке, сотрудничающих с администрацией ЗК называют «козлами», и они являются антиподами «блатных». Здесь же, на этом веселом острове, «козлов» назначали тюремные блатные авторитеты. Местные «козлы» закрывали засовы камер под бдительными взглядами с верхнего яруса. Задвинув все засовы со стороны двора, «козлы» уходили в свою камеру, и во дворик спускались охранники, дабы запереть их. А утром «козлов», и только их, охрана выпускала. И они шли вместе с вертухаями за водой и хавкой для прочих ЗК. Они заносили во двор дневной рацион провизии, и за ними закрывалась решетка с прутьями толщиной в руку. Решетка блокировала единственную лестницу на второй ярус. «Козлы» отпирали камеры товарищей по несчастью, угодивших на этот остров-мышеловку. Впрочем, большинство арестантов они и делегировавшие их авторитеты таковыми «товарищами» не считали. Тюремное большинство жило впроголодь и постоянно мучилось от жажды. Представители этого большинства ссорились за привилегию выноса экскрементов и трупов, что поощрялось лишним глотком воды. Жизнь большинства зэков не стоила и цента.

Когда на остров-тюрьму привозили свежую порцию живого и полуживого человечьего «мяса», то всех загоняли по камерам, как это делалось перед сном. Всех, кроме «козлов», разумеется. Двуногое мясо заводили или вносили во двор, решетка закрывалась, и «козлы» отпирали камеры. И вновь в замкнутом пространстве двора наступал беспредел. Охранники со второго яруса наблюдали за подопечными с любопытством, но никогда в дела зэков не вмешивались. Никогда, что бы ни происходило внизу, в этом африканском тюремном аду.

Павел самостоятельно прошел весь путь от пирса до двора, где ему предстояло жить, а для начала выжить. Его шатало, он волочил ноги, шаркал подошвами, однако шел, как зомби. И тлеющий уголек сознания зомби-Лыкова удивлялся, что ноги передвигаются, а тело держит относительное равновесие, что удается преодолевать все подъемы и спуски.

Войдя в тюремный двор, Павел прислонился к железным прутьям закрывшейся за спиной решетки. Его черные попутчики-арестанты отошли в сторону. Они предпочли держаться подальше от белого. «Козлы», мельком поглядывая на вновь прибывших соплеменников и внимательно на «белую ворону», быстро сновали от одной запертой камеры к другой, открывали, щелкали тяжелыми засовами. Разумеется, в первую очередь они выпускали своих авторитетных хозяев.

Павлу светило в глаз солнце, он прикрыл единственное послушное веко, и его вспотевшая спина заскользила по прутьям двери-решетки. Он опустился, присел на корточки, уронил голову на грудь.

Он был еще слишком слаб после длительного обморока в карцере-душегубке. Короткий переход его измотал, как будто не сотни метров пришлось прошагать, а на Эверест взбираться. Павел слышал, как двор наполняется звуками незнакомой речи. Он услышал, как звуковое волнение приближается, точно прилив, и вздохнул глубоко. В больной голове отсутствовали мысли, но белый человек в черной тюрьме спинным мозгом чувствовал, что грядет опасность, и, подчиняясь примитивным рефлексам, готовился к драке.

Его окружили полукольцом, заслонив солнце. Правый глаз ощутил тень, открылся, увидел иссиня черные тела, много. Все, кроме одного, как и Павел, обнажены по пояс. У одного на широких плечах болтаются бретельки фиолетовой майки. Многие босы, у некоторых — примитивные сандалии. У одного, в майке, сандалии «made in USA». На некоторых надеты шорты, у остальных на чреслах нечто вроде семейных трусов. Ноги негра в майке и фирменных сандалиях прикрывают расклешенные трубы льняных штанов по щиколотку.

Одетый богаче всех негр шагнул, отделился от полукруга свиты и произнес на ломаном английском:

— Белый, снимай джине.

Павел с трудом, скользя лопатками по прутьям, поднялся, отодвинулся от решетки на полшага и тоже по-английски спросил:

— Зачем?

Стоявшие полукругом захохотали дружно и задорно, а «собеседник» русского моряка бедрами стал показывать, что ожидает «белую ворону» в клетке с черной стаей.

И Павел прыгнул, он одним неожиданно резким прыжком разорвал дистанцию между собой и непристойно жестикулирующим авторитетом.

Павел взлетел, развернувшись боком в стремительном прыжке и выбросив вперед ногу, обутую в увесистый «летний» ботинок советского производства. И ребро подошвы врезалось в прикрытую льняными штанами голень. И сильно врезалось! Негр вскрикнул, присел, схватился за пострадавшую кость, а Павел уже отскочил назад, к решетке.

Смех прекратился. Коленопреклоненный черный авторитет задрал кудрявую голову, снизу вверх посмотрел на Павла, оскалился и прошипел, морщась:

— Ты труп, белый.

Африканец, ругнувшись по-своему, поднялся, сжал кулаки, хромая пошел на Павла.

Белый вновь прыгнул. И хотя на сей раз негр этого ожидал, все же он не успел отреагировать, столь стремительной, как будто бросок скорпиона, была атака белого инородца.