Час негодяев

Господи… а ведь сегодня… двадцатое февраля. Точно. Год назад все перевернулось. Год назад они думали, что та кровь, кровь героев, шедших со щитами на винтовочные пули, что эта кровь что-то изменит.

И… изменила.

Многие из тех, кого он знал по Майдану, мертвы. Часть их сотни загинула в августе под Мариуполем, видимо, попали в засаду российского спецназа. Это потом показали по телевизору – горящая машина и человек на асфальте. Видны вывалившиеся кишки. Это видео заставило его взять в руки винтовку, вспомнить, чему его учил отец, и пойти в Донецкий аэропорт. И там он стал снайпером. Но… многим ли он сейчас отличается от тех, кто ровно год назад навел винтовку на человека со щитом и нажал на спуск…

Ради чего…

Майдан предан и слит, чем громче клянутся ему в верности, тем фальшивее это звучит. Никакой люстрацией и не пахнет. Партия регионов, перекрасившаяся в Оппоблок, снова прошла в Раду, многими уже именуемую Верховной Зрадой. Еще больше депутатов мгновенно переметнулись в пропрезидентскую партию. Продолжается воровство, теперь уже и на военных поставках.

Никакой справедливостью и не пахнет, наоборот, приходится гнать от себя мысли, что они сделали только хуже. Так нельзя думать, потому что думать так – значит, предать память легших здесь побратимов. Но мысли не уходят.

Так зачем…

Какая-то тень недалеко от двоих беседующих в лесополосе мужчин привлекла его внимание, он попытался рассмотреть, что там, но гражданский, предназначенный для охотников «Юкон» давал не слишком-то хорошую картинку. А через секунду мир взорвался в ослепительной вспышке светошумовой «Зари», и он оказался в центре этой вспышки…

Донецк.

Конец февраля 2015 года

– По-русски понимаешь?

Славян кивнул.

Ополченец – если это был ополченец, а не кто-то другой, – проводивший допрос, не бил его и вообще не выглядел так, как его рисовали украинские СМИ, – диким зверем, орком, пьющим кровь детей. Это был усталый мужик, за сорок, вместо камуфляжа он был одет в «горку», которую носили большинство ополченцев. Печатал на ноутбуке он неумело, тыкал одним пальцем. Но вот черноты – следов угольной пыли, которую не скроешь, как и татуировку, – у него не было.

– Фамилия?

– Прохоренко.

– Не шути, парень, – устало сказал ополченец, – попал, так не усугубляй. У тебя на форме другое было.

– Я не шучу. Прохоренко. Форма чужая.

– Имя-отчество?

– Вячеслав Валерьевич.

– Родился?

– Девяносто четвертый, Киев.

– Мобилизованный?

– Доброволец.

– Конкретно, откуда?

– Правый сектор. Пятый бат.

Ополченец с силой стукнул по клавиатуре. Закурил.

– А ты молодец. На подвал тебя пока еще не сажали. Но не юлишь, как некоторые. Значит, Правый сектор. И что ты тут забыл, Правый сектор?

– А вы что тут забыли?

– Я на своей земле!

– И я на своей.

Ополченец встал… потянулся. Дело происходило в каком-то кабинете какого-то обшарпанного здания, окна были заклеены бумагой, полностью. Старые батареи были выкрашены в несколько слоев зеленой краской, выглядело это очень уродливо.

– По районам проехаться хочешь?

…

– Мы одну старуху вывозили. Она просила не вывозить, сказала – газ есть, придут укры – открою газ и подорвусь вместе с ними[71].

…

– Так что Донбасс це Украина, это ты кому другому расскажи. Если это и было, так давно. Теперь все по-другому.

Дознаватель вернулся за стол.

– С какого времени служишь и где?

Следующий допрос состоялся лишь через два дня, на нем был другой дознаватель, и он задал ему всего лишь один вопрос:

– Валерий Прохоренко – кто тебе?

– Отец.

Больше вопросов не было.

После падения Донецкого аэропорта часть пленных вывезли в город, чтобы показать, что совершили украинцы по отношению к Донецку. Только что снаряд угодил в автобус, погибли несколько человек. Автобус так там и стоял.

Среди пленных был офицер в звании полковника. Если бы не комендантская рота, его бы разорвали на месте.

По Донецку перемещались украинские диверсионные группы, одна из них использовала мусоровоз, вторая – «Скорую помощь» со срезанной частью крыши. Повадки хорошо известные – минометные обстрелы. Миномет, восемьдесят два и сто двадцать миллиметров, стал излюбленным оружием диверсионных групп на этой войне.

После того как украинским пленным показали, что украинская армия творит в Донецке, их направили на разбор завалов. Славян теперь был среди них. Никто не удивился, увидев его, он уходил в город с правосеками, значит, там и попал в плен. Вопросов не было…

А вот комбата Микаца среди них не было.

Там, в Донецком аэропорту, Славян своими руками откапывал своих друзей из руин и показывал, где стоят растяжки, которые надо снять.

Через несколько дней его снова забрали в комендатуру. На допрос, как сказали…

Только допроса никакого не было. В кабинете на месте дознавателя сидел человек, который не раз бывал у них дома. С которым они не раз бывали и на стрельбище, и на рыбалке. Который спас его в тот день, на Грушевского…

Он был в костюме, что для зоны АТО было дико и необычно…

– Можем идти? – спросил конвоир.

– Можете.

Наручников никаких не было – какие тут наручники.

Человек показал на стул.

– Садись.