Час ночи. Повести

- Хорошо. Слушайте же. Я сам не знаю, что со мной творилось. Если хотите, это тоже по Достоевскому. И это будет почти исповедь. - Он снова вздохнул и, сделав многозначительную паузу, приступил к рассказу: - Все началось с постановки у нас в театре пьесы одного австрийского классика. На премьере, которая прошла с грандиозным успехом, - я играл одну из главных ролей - присутствовали сотрудники посольства. А потом посол устроил прием в честь участников спектакля. И там, на приеме, я познакомился с одним искусствоведом. Обаятельнейший человек! Он восхищался Москвой, ее музеями. Потом заговорил о музее Достоевского, о том, как популярен Достоевский на Западе. И между прочим, сказал, что там за любой сувенир Достоевского, за любую его вещицу платят колоссальные деньги. «Я бы, - сказал он со смехом, - и сам, не задумываясь, отдал бы…» - тут он назвал громадную сумму. Ну, посмеялись. Потом заговорили о другом. Обменялись адресами. В тот момент я и не подозревал, как трагически обернется для меня этот памятный вечер…

Починский говорил с чувством, голос его звучал то зловеще, то насмешливо, то грустно, он судорожно прижимал к груди свои большие розовые руки или делал эффектные жесты, помогая рассказу. Починский явно старался очаровать, подкупить слушателей этой своей игрой, не чувствуя всей ее неуместности и бессмысленности.

- …Вскоре я, клянусь вам, забыл об этой встрече, - с пафосом продолжал он. - И вдруг узнаю, что театр едет в Австрию на гастроли. И тут мне словно что-то в голову ударило: вот бы привезти с собой какую-нибудь безделицу Достоевского! Пошел в музей, увидел этот портсигар и потерял покой. Это было как наваждение, как рок какой-то! Снился он мне! Представлял - да так живо! - как позвоню по приезде в Вену этому искусствоведу, как встретимся, как передам ему портсигар. Деньги уже распределил, хозяином их себя уже чувствовал. И так и сяк их тратил. Потом планы начал составлять, как этот портсигар… ну, достать, что ли, - он глубоко вздохнул, широким жестом промокнул вспотевший лоб и горестно, чуть заискивающе улыбнулся. - Конец этой трагедии вы знаете. Но клянусь, все это было как мания, как болезнь. В принципе я честный человек и никогда раньше…

- Раньше было тоже не все хорошо, - сухо заметил Цветков. - Нам уже кое-что известно о вас.

- Это клевета! - воскликнул Починский. - У меня есть завистники! Я их знаю!..

- Об этом потом, - остановил его Цветков и, взглянув на Виталия, сказал: - Теперь расскажите нам о том инженере. Что он вам говорил, как выглядел?

Починский замялся.

- Я… я, признаюсь, не очень был трезв… Поэтому боюсь, что не много помню.

- Постарайтесь все-таки вспомнить.

- Ну, что он говорил… Что инженер. Командированный… Да! Что приехал с Севера…

- С Севера?! - вырвалось у Виталия. - Он так сказал?

- Да, сказал, - растерянно подтвердил Починский. - А что?

Виталий покачал головой.

- Ничего, ничего. А говорил он вам, что у него много денег, что будет широко жить в Москве? Такси, рестораны…

- Да! Представьте себе, говорил! - оживился Починский. - Он… он даже, мне кажется, платил потом по счету. Говорил, что любит московские рестораны.

- Какие именно, называл?

- Не помню… - наморщил лоб Починский. - Видит бог, не помню. Да! Сказал, что любит тихие рестораны, не в центре. «Тихие, - говорит, - встречи люблю». Да, да, это я почему-то запомнил.

- Интересно, почему? - живо спросил Виталий.

- Сам не знаю, право.

- Как он выглядит? - спросил Цветков. - В чем одет?

- Что вам сказать? Ну, высокий, плотный, лицо узкое, лысоватый, но совсем не старый. А трепач страшный! Такой, представьте, свойский, обходительный, я бы даже сказал, неглупый, мерзавец…

Починский вдруг смутился и покраснел. Он, видимо, вспомнил, что и сам здесь не только в качестве жертвы.

- Одет как? - снова спросил Цветков.

- Одет? Все, знаете, совершенно новое. Я даже обратил внимание. Серый костюм, серые ботинки, синяя рубашка.

- Так, так, - задумчиво произнес Цветков, - Ну, а вы ему про портсигар рассказывали?

Починский смущенно усмехнулся.

- Черт его знает! Прихвастнул, кажется. Вот, мол, подарок везу приятелю в Австрию.

- Все ясно, - решительно сказал Цветков. - А теперь садитесь и все, что вы нам рассказали, напишите. Это в ваших интересах.

Починский насторожился.

- Но имейте в виду, - вкрадчиво сказал он, - что портсигар все-таки украл не я.

Откаленко насмешливо спросил с дивана:

- Вы это тоже учли, составляя свой план?

- А я с вами вообще разговаривать не желаю! - вспыхнул Починский.

Потом он долго сидел над листом бумаги, сосредоточенно обдумывая каждую фразу и поминутно вытирая со лба крупные капли пота.

Все это время Цветков, надев очки, невозмутимо читал какие-то бумаги, а Откаленко с Лосевым курили и тихо беседовали о чем-то постороннем, сидя на диване. Служебные разговоры вести сейчас не полагалось, и оба посмеивались над своими усилиями обходить то главное, что волновало их сейчас.

Совсем стемнело, и Цветков зажег лампы - маленькую настольную и большую под потолком.