Пробудившись, он некоторое время протирал глаза. Тут ему приносили холодного вина; пил он его с особым смаком»[20]
. На рассвете у гостей Мирандиньи вновь просыпался аппетит и они набрасывались на еду: все так вкусно, пальчики оближешь. Одного Жижи ничто не интересовало, кроме выпивки. «Потом рассудили за благо подзакусить прямо на свежем воздухе. Тут бутылочки взад-вперед заходили, окорока заплясали, стаканчики запорхали, кувшинчики зазвенели.— Наливай!
— Подавай!
— Не зевай!
— Разбавляй.
— Э, нет, мне без воды. Спасибо, приятель!
— А ну-ка, единым духом!
— Сообрази-ка мне стаканчик кларету, да гляди, чтобы с верхом!
— Зальем жажду!
— Теперь ты от меня отстанешь, лихоманка проклятая!
— Поверите ли, душенька, что-то мне нынче не пьется!
— Вам, верно, нездоровится, милочка?
— Да, нехорошо что-то мне.
— Трах-тарарах-тарарах, поговорим о вине.
— Я, как папский мул, пью в определенные часы.
— А я, как монах, на все руки мастер: и пить, и гулять, и молитвы читать.
— Что раньше появилось, жажда или напитки?»[21]